Белый ворон Одина
Шрифт:
— Так и было, — подтвердил Морут. — Но это не важно, потому что до него там уже побывал Мартин. Ему чудом удалось выбраться из степи и добраться до людей. Он был в ужасном состоянии: чуть не умер от холода и голода. Люди Ярополка спасли ему жизнь, а взамен он все им рассказал. Так что монах жив-здоров… правда, лишился одной ноги.
Чертов Мартин! Финн злобно зарычал, тряся головой.
— Эх, Орм! — сказал он. — И что ж ты не убил его тогда, в Бирке?
Я и сам уже не раз о том пожалел. Но все это было так давно, что почти испарилось из памяти — как след дыхания испаряется с поверхности клинка.
— И что же Тин? — спросил Гирт (очень своевременный вопрос, мне и самому следовало его задать).
Морут посмотрел на Гирта без всякого выражения, затем перевел взгляд на меня.
— Вам известно, что мы никогда не были с ним дружны, — медленно проговорил он. — Он рассказал мне все, что я хотел услышать. А после того я расплатился с ним за оскорбления. Лошадь, которую вы видите, прежде принадлежала ему.
Все молча восприняли эту новость, но в глазах своих побратимов я заметил новый блеск уважения к маленькому гладколицему хазарину. Впрочем, я тут же забыл о Моруте, поскольку голова моя была занята мыслями о Свенельде и его сыне. Скорее всего, они еще ничего не знают о печальной участи, постигшей их гонца. Следовательно, будут ждать его возвращения. Опять же, лошадей у них нет, значит, как и нам, им придется топать пешком через заснеженную степь. По всему выходило, что день-другой у нас в запасе есть…
— Абрахам надеется захватить власть в крепости и никого в нее не пускать, — между тем рассказывал Морут. — По мне, так он делает большую глупость. В Саркелском гарнизоне сейчас больше славян, чем хазар. Недаром же и саму крепость теперь именуют Белой Вежей. Абрахам этого не понимает, он слишком ослеплен мечтами о былом величии хазар. Он, конечно, может склонить на свою сторону защитников крепости, но для того ему придется рассказать про серебро Аттилы. Уверен, в конце концов он так и поступит.
Наверняка Добрыня и Сигурд тоже до этого додумаются. А следовательно, поспешат убраться восвояси, прежде чем кто-либо — не важно, беловежский гарнизон или же Свенельдова дружина — проведает про их груз серебра.
— А с чего ты решил все рассказать нам? — подозрительно прищурился Хаук Торопыга.
Я и сам хотел о том спросить, Хаук опередил меня буквально на секунду.
Морут нахмурился, обдумывая свой ответ.
— Я ничего не знал о планах Владимира. Он не сказал нам с Абрахамом, что намеревается сбежать с серебром и бросить вас на расправу ойор-пата, — объяснил маленький хазарин. — На мой взгляд, такое поведение недостойно князя. Я пытался поговорить с Абрахамом, но тому наплевать. Он сказал, что вы поганые язычники, и Богу виднее, как вас покарать.
— Когда-нибудь я выпущу дух из этого болтливого пузыря, — пообещал Финн.
— А ты с ним не согласен? — спросил я, и Морут покачал головой.
— Ваша вера меня не касается, — сказал он. — Я считаю: каждому человеку виднее, во что верить. И еще я думаю, что глупо затевать ссору из-за такой кучи серебра. Его там на всех хватит.
— Вот и мне так кажется, — кивнул я. — Так или иначе, ты пришел к нам… И кто же тебя благословил на этот поступок — Владимир или его дядька?
— Ни тот, ни другой, — ответил Морут. — Ежели меня кто и благословил, так только Бог… или Аллах — в зависимости от того, куда я дальше двинусь. О том, что я отправился к вам, не знает никто. Меня интересовало, убили вас ойор-патаили нет… Как вижу, вы сумели приручить мужененавистниц.
В голосе хазарина прозвучало неподдельное восхищение. Затем он снова нахмурился и сказал:
— Если же говорить серьезно, то меня возмутило убийство вашего слепого товарища… и то, как они обошлись с его женщиной.
18
При этих словах Тордис разразилась слезами. Она никак не могла успокоиться, даже когда Финн неловко обнял ее и прижал к себе. Коротышка Элдгрим вертелся рядом. Он поглаживал Тордис по голове — как если бы та была собакой или ребенком — и бормотал что-то невнятное. Бедняга никак не мог взять в толк, что могло так расстроить его благодетельницу посреди голой степи.
Мы все молчали, потрясенные этим известием. Свалившаяся на нас смерть Квасира оказалась слишком тяжкой ношей, и мы не знали, как с нею справиться. Поэтому, когда Морут закончил свой рассказ, наступила пронзительная, прямо-таки кричащая тишина.
Как выяснилось, Квасир вышел на них в тот миг, когда вереница телег, лошадей и пеших путников достигла моста через крепостной ров Белой Вежи. По ту сторону рва стояла хлипкая деревянная изгородь, годная лишь на то, чтобы худо-бедно защищать от набегов голодных волков. Сразу за ней раскинулось временное поселение местных жителей, которые на зиму стекались под высокие каменные стены крепости. Оно представляло собой скопище лачуг и степных юрт, среди которых бродили многочисленные собаки, козы и мохнатые двугорбые верблюды.
Морут видел, как прибыл Квасир. Он шел, не вынимая меча из ножен, разведя в стороны пустые руки. Его тут же взяли под стражу и препроводили туда, где стояли Владимир и Добрыня с Сигурдом. Подойти вплотную не разрешили, остановили в нескольких шагах — вне пределов досягаемости знати.
— Мне показалось, что он повел речь о парнишке по имени Иона, — рассказывал Морут. — По приказу Владимира того привели, и я слышал, как они о чем-то говорили. Мне даже показалось, что они спорили… или ругались.
— Ну, да, — согласился я. — Он и пошел-то, чтобы вызволить Иону Асанеса.
— Но мальчишку никто не держал насильно, — пожал плечами хазарин. — Он по доброй воле пошел с нами. Всю дорогу перешучивался с Вороньей Костью, болтал о том, как получит свою долю серебра и уедет в Великий Город.
Я и раньше подозревал нечто подобное, но одно дело подозревать и совсем другое — узнать наверняка. Мне показалось, будто в сердце всадили холодный нож. Финн что-то пробурчал себе под нос и покачал головой. Трудно сказать, что именно выражал его жест: недоверие к Морутовым словам или же возмущение предательством Ионы.