Белый ворон Одина
Шрифт:
Торгунна, которая была наслышана об этой истории, хранила молчание. В отличие от нее, Сорока выглядел заинтригованным, он нетерпеливо посматривал на нас в ожидании объяснений.
— И чего он хочет? — с обреченностью спросил я, ибо опять же знал ответ: конечно же, ему нужно Святое Копье, которое хранилось в моем морском сундуке.
Иона Асанес так и сказал, добавив при этом:
— В обмен он обещает сообщить вам нечто важное.
— Не верю я в честную сделку с Мартином, — вмешался Финн. — Этот мерзавец всегда был скользким, словно только что пойманная рыба.
И,
Что касается самого Мартина, то он тоже имел в этом деле свой интерес. Серебро его не привлекало, но он страстно желал получить некую реликвию — Святое Копье, которым римский солдат некогда проткнул бок висевшего на кресте Белого Христа. Уж не знаю, насколько это соответствовало истине, но Мартин клялся и божился, что копье то самое, а следовательно, представляет собой неимоверную ценность для христиан. Собственно, от копья осталось лишь древко, из металлического наконечника в свое время выковали два меча для Аттилы, которые мы и обнаружили в его гробнице. Один из них я унес с собой.
Я сидел и слушал, как мои побратимы в сотый раз пережевывают старую историю. Их голоса назойливо звучали в ушах, но все это было не важно. Ибо в тот миг я уже принял решение: встреча с Мартином состоится. Все равно эта христианская реликвия не представляла для меня никакой ценности, я просто подобрал ее — снял с тела человека, ранее ее похитившего. С другой стороны, моя мачеха Халлдис навечно вколотила в меня простую жизненную истину: никогда не отбрасывай то, что может впоследствии пригодиться. А монах действительно мог поведать нечто полезное.
— Ты знаешь, где найти этого Мартина? — вклинился я в беседу побратимов.
Асанес уверенно кивнул.
— И где нам лучше всего встретиться? — спросил я.
Лучше бы это происходило в людном месте, подумалось мне. Я придавал этому большое значение, поскольку Мартин — сам по себе достаточно неприятный тип — обладал редкостным талантом выводить меня из себя. В прошлом у нас уже была стычка, когда я его едва не убил. И с тех пор неоднократно жалел, что не воспользовался в тот раз такой возможностью.
Иона прекрасно понимал мои чувства, а потому сразу же предложил:
— Возле Перуна. Это обычное место встречи горожан, к тому же посреди рыночной площади.
Названное место было мне знакомо — как и всем, кто хоть единожды побывал в Новгороде. При всем желании невозможно было пропустить эту величавую дубовую колоду, стоявшую наверху холма, словно опоясанного дорогой. Колоду венчало резное изображение могучего воина с топором. Голова была изваяна из серебра с позолоченными усами. Это и был Перун — славянский бог-громовник, как две капли воды похожий на нашего Тора. Данное место меня вполне устраивало. Я кивнул.
Мы вкратце пересказали Асанесу все, что с нами приключилось в последнее время. Он внимательно слушал, не прерывая, не высказывая своего мнения — просто впитывал изложенные сведения, словно это был обычный воздух для дыхания. По окончании нашего рассказа Иона шумно перевел дух, закинул в рот кусочек хлеба и поднялся из-за стола.
— Я так понимаю, что начинать все же придется с Мартина, — констатировал он и поспешно вышел из комнаты, волоча за собой теплый плащ.
— Чертов мальчишка, — проворчал Сорока, — вечно шляется где ни попадя. Никогда его дома не застанешь.
— Молодой еще, — хмыкнул Квасир. — Подрастет, постигнет мудрость старого быка.
Ответом ему был дружный смех, лишь Торгунна строго нахмурилась. А поскольку Творимир — будучи в большей степени славянином, нежели норманном — раньше не слышал этой истории, то Квасир с огромным удовольствием пересказал ему старую притчу. С тем б о льшим удовольствием, что это окончательно вывело Торгунну из себя.
— Теперь ты сам убедился, сынок, — басом произнес Квасир, изображая старого быка, наставляющего на ум своего нетерпеливого сына, — чем бегать впопыхах за одной телкой, лучше стоять на месте, в крайнем случае, шествовать степенно — и иметь их всех по очереди.
Остаток утра прошел весьма приятно: мы сидели в теплой избе Сороки, потягивая пиво и вспоминая старые истории. Так продолжалось до самого возвращения Ионы Асанеса, который заглянул в комнату и лаконично сообщил:
— Нонес.
Я объяснил остальным, что это латинское обозначение христианской службы, которая производится ранним вечером, когда только-только начинает смеркаться.
— Ага… стало быть, вечером? — переспросил Финн. — Ну, значит, придется держать ухо востро. А вдруг в этом городе сыщутся дураки, которые попытаются силой отнять у нас то, что нужно монаху?
Подобный поворот событий я считал маловероятным. Мартин не дурак — понимает, что я не стану повсюду таскать с собою Святое Копье. Пожалуй, обойдусь без Финновой помощи. Пусть лучше отправляется вместе с Квасиром и Торгунной за новой одежкой для Олава. Финн попробовал возражать:
— Тебе могут понадобиться лишние руки, — сказал он, — хотя бы для того, чтоб держать на привязи Мартина, пока ты будешь доставать свой Нож Истины. Думаю, достаточно будет только им пригрозить — и монах заговорит как миленький. В конце концов, он уже не новичок в таких делах, небось память-то не отшибло…
У меня с памятью тоже было все в порядке, и перед глазами — точно молния на ночном небе — мелькнуло воспоминание: Мартин висит головой вниз на мачте «Сохатого»… Он трепыхается, как связанный гусь, мычит, разбрызгивая кровь, слезы и зеленые сопли… А Эйнар достает свой нож, хладнокровно отсекает монаху мизинец и выбрасывает его за борт. Тогда я впервые увидел волшебный Нож Истины, как назвал его Эйнар. По его словам, нож сам чувствует, когда жертва лжет, и будет кромсать ее по кусочкам, пока не услышит правду. Нож перешел ко мне по наследству от Эйнара Черного, и я пару раз уже прибегал к его помощи. По опыту знаю: большинство людей начинает выкладывать свои секреты после двух пальцев.