Белый ворон Одина
Шрифт:
Квасир никак не реагировал на смешки окружающих; он невозмутимо дырявил золотые динары, мастеря обещанное ожерелье для жены. Что касается Торгунны, то она продолжала колдовать над головой Олава, на которой уже начали отрастать нормальные волосы. Я давно уже понял, что, независимо от того, кем мальчишка являлся на самом деле, держать его за раба не получится. А потому, как только мы поднялись на борт струга, я подошел к нему и сказал:
— Уж не знаю, конунгов ты сын или нет… но отныне можешь считать себя свободным.
После чего протянул мальчишке руку. Тот озадаченно заморгал своими удивительными глазами, затем взглянул на сияющую Торгунну и все понял. Широко улыбнувшись, он сжал мое запястье своими худенькими полудетскими руками.
Позже — когда наша лодка, подгоняемая баграми сплавщиков-кривичей, уже плавно скользила меж зеленых берегов — ко мне подошел Квасир и рассказал, что им с Торгунной удалось выяснить у маленького Олава.
— Мальчишка говорит, будто раньше жил со своей матерью, дедом и приемным отцом, которого он называет Старым Торольвом. По его словам, какие-то люди охотились за ним. Он это знает, потому что мать всегда предостерегала его против них. Они вроде бы прятались в том самом месте, названия которого он не помнит. Оно и немудрено, ему тогда едва исполнилось три года. Однажды им всем пришлось оттуда бежать и направиться в Новгород, где у него жил дядька или еще какой-то близкий родич. Мать рассказывала про него, но мальчишка имени не запомнил. Они почти уже добрались до этого дядьки, но тут удача им изменила.
И пока я обдумывал услышанное — то так, то эдак обкатывая в голове рассказ Квасира, — тот внимательно смотрел на меня своим единственным глазом, тускло светившимся в сгущавшихся сумерках.
— А как он попал к Клеркону? Тот что, захватил его или купил у кого-то еще?
— Захватил, — хмуро ответил Квасир. — Сначала он убил его приемного отца. Мальчишка говорит, что Торольв был слишком старым, и Клеркон попросту столкнул его за борт драккара.
— А что с матерью?
Квасир пожал плечами.
— Думаю, она умерла позже. У меня такое чувство, будто мальчишка знает гораздо больше, но то ли не хочет, то ли не может говорить. Сказал только, что она умерла на Сварти.
Ага… и, скорее всего, под Клерконом, подумалось мне.
— Что-нибудь еще?
Квасир снова пожал плечами.
— Мальчишке известны имена матери, отца и деда, но он отказывается сообщить их. Полагаю, мать в свое время взяла с него клятву. Я бы тоже так поступил, если б за моим сыном охотились враги. Знаешь, как говорят: меньше болтаешь, дольше проживешь.
Во всем этом крылась какая-то тайна. У меня было ощущение, как у человека, увидевшего на земле кольцо. Смотришь на это кольцо, валяющееся в грязи, и знаешь: если хорошенько потянешь за него, то вытянешь великолепный заколдованный меч. А кольцо окажется на его рукояти…
Какое-то время мы сидели молча, затем Квасир задумчиво покачал головой.
— Прямо будто сагу читаешь, — пробормотал он. — Беглый сын конунга, который попадает в руки разбойников… Затем его продают в рабство, откуда пацана вызволяет Убийца Медведя со своими побратимами из Обетного Братства. Право слово… если этот парнишка в конце концов не станет великим человеком, значит, я ничего не понимаю в узорах Норн.
— Меньше беспокойся о мальчишке, — сказал я. — Лучше подумай над тем, какой узор Норны выткут для нас самих. Хотелось бы надеяться, что нити чужого величия не захлестнутся на нашей шее.
Эта зловещая мысль не шла у меня из головы всю дорогу, пока наш струг доблестно преодолевал волховские пороги. Наконец мы достигли Новгорода и высадились на его дощатой пристани. Вот тут-то проказницы-Норны и явили нам свой хитроумный узор. Думаю, Одноглазому он понравился… Во всяком случае, смех его, который с некоторых пор не смолкая звучал в моей голове, стал еще громче.
6
Обнесенная стенами новгородская крепость с ее центральной башней, которую сами славяне называют странным словом кремльили детинец,производила устрашающее впечатление. Даже в те дни — еще не отстроенная в камне — она поражала могучими земляными валами и высоченным заостренным частоколом. Крепость довлела над городом, подобно тому, как строгий патриарх безусловно правит в своей семье.
Внутри все было устроено, как в лучших исландских домах: повсюду красивые занавески, соболиный мех, ну, и прочее такое. Однако имелись в этой крепости и куда менее симпатичные уголки. Я имею в виду подземную темницу — каменный мешок с осклизлыми стенами, где царила непроглядная темень. Подобное заведение, конечно же, предназначалось для всякой местной голытьбы типа нищих кривичей, галиндов и склавенов. И уж никак не для таких приличных северян, как мы!
Однако воины из княжеской дружины,очевидно, придерживались иного мнения. Потому как именно сюда, в подземную темницу, они нас и бросили, да еще и сообщили напоследок, что выходят отсюда либо на кол, либо на крест (где, кстати, распинают вниз головой).
Мы все здесь очутились — я, Финн, Квасир, Иона Асанес, Торгунна, Тордис, а с ними еще две женщины-рабыни, которые говорили на каком-то непонятном языке. Ну, и конечно, Олав… как же без него. Мальчишка, хоть и хорохорился, но явно был взволнован — я чувствовал, как бьет его нервная дрожь. Полагаю, его мучил не только страх за свое незавидное будущее, но и тот факт, что сегодня он впервые убил человека.
В подземелье было темно, хоть глаз выколи. Лишь прерывистое дыхание моих товарищей по несчастью обозначало их присутствие. И, тем не менее, в этой непроницаемой темноте я различал некие зловещие движущиеся тени. Я ощущал их столь же явственно, как и в ту ночь «ведьминых огней», когда стоял возле гестерингской конюшни. С содроганием сердца я понимал: это стягиваются неупокоенные души мертвецов, спеша насладиться нашим живым теплом — пока еще мы сами не успели присоединиться к ним. Ну, и позлорадствовать, наверное…
Мне ничего не оставалось делать, как сидеть и во всех деталях припоминать этот злополучный день. А ведь начинался он вроде бы неплохо. Высадившись на пристани, мы прошествовали через весь город по скользким от осенней грязи мостовым. Направлялись мы в готландский квартал, где проживало большинство норманнских купцов. Я намеревался разыскать Иону Асанеса, известного нам под детским именем Козленка.
С этой целью мы отправились к Творимиру, чьим заботам в свое время поручили Козленка. Предполагалось, что Творимир обучит мальчишку торговому ремеслу (в особенности торговле с нашими суровыми купцами), а также научит читать и выводить мудреные закорючки на бересте. Мы все тогда согласились, что лучшего учителя, чем Творимир, не сыскать. Ибо человек этот недаром получил прозвище Сорока: его неудержимо тянуло ко всему, что хоть отдаленно блестело.