Белый ворон Одина

Лоу Роберт

Важные мысли, но я выкинул их из головы по возвращении в Малкиев. На меня сразу же обрушились заботы поважнее. Показавшись лекарю, я тут же отправился на встречу с Владимиром, Сигурдом и Добрыней. Мы уединились в избе старосты для обсуждения дальнейших планов. Не прошло и пяти минут, как к нам присоединился Воронья Кость. Владимир прямо-таки сиял от радости, что вновь обрел своего товарища. Они отошли в уголок и принялись о чем-то шептаться.

— Клянемся на кости, крови и железе, — произнес я в ответ на поздравления со счастливым возвращением. — Старая клятва помогла мне вернуть меч.

Сигурд понял смысл

моих слов и недовольно поджал губы. Пусть обижается, я сказал то, что хотел сказать. Действительно, сам Сигурд и пальцем бы не пошевелил, чтобы помочь мне. Он и в погоню-то отправился исключительно из-за Олава, своего кровного родича. Что касается юного князя, того заботил лишь рунный меч — как ключ к сокровищам, которые он уже почитал «своими». Про Добрыню уж и вовсе не говорю. Всем этим людям нет никакого дела до меня. Если я до сих пор жив, то только благодаря своим побратимам и тому давнему обету, о котором я напомнил Сигурду. Мысль эта наполняла меня теплым чувством общности и уверенности в своих силах. Надо же… а ведь я всю свою жизнь только и делал, что отталкивал от себя это чувство.

Тут в разговор вмешался Воронья Кость.

— Совершенно верно, — подтвердил он с понимающей улыбкой.

Вот и понимай, что он имел в виду — этот непростой мальчишка. Сигурд, казалось, собирался поспорить с племянником, но передумал. Махнул рукой, хотя было заметно, что высказанная правда колет ему глаза.

Затем оба мальчика скрепили дружбу воинским рукопожатием, когда пальцы обхватывают запястье. При этом они, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Вид у них был, как у двух братьев, давным-давно разлученных судьбой, но сумевших заново воссоединиться. Мне даже на миг показалось, что я несправедлив в своей оценке юного князя… и Владимира волнует не только спрятанный клад.

Но затем новая мысль возникла у меня в голове, и она мне совсем не понравилась. С легким чувством дурноты я подумал: а разве не может быть так, что Воронья Кость наложил легкий — почти неощутимый — сейдна своего венценосного приятеля? И сколько я ни повторял себе: «Ерунда, ведь он всего лишь девятилетний ребенок»… но полностью освободиться от подозрений не мог. И этому человеку я теперь обязан жизнью?

— Они чуть было не опоздали, — на своих привычных басовых нотках прогудел Добрыня. — По словам Тина, он никогда прежде не видел, чтобы буранналетел с такой скоростью и с такой силой.

Бураномв земле русов называли такие вот зимние бури — с ветром и снегом. По словам Квасира, их спасательная группа уцелела лишь благодаря предусмотрительности Тина, который захватил свою юрту — древнюю степную хижину, представлявшую собой костяк из стволов молодых деревьев, обтянутый овечьим войлоком. Перевозят ее в разобранном состоянии, а затем буквально в десять минут собирают на нужном месте. Финн тоже подтвердил слова побратима — мол, все так и было, — а от себя еще добавил, что по прочности булгарская юрта не уступит добрым исландским домам.

— Хочу напомнить, что буран — не единственная угроза, — проворчал Сигурд.

— Именно, — поддержал я воеводу. — Есть еще женщина.

Добрыня огладил свою бороду и недовольно нахмурился.

— Если верить Тину, то все нападавшие были женщинами, — сказал он. — Булгарин утверждает, будто эти женщины придерживаются старых обычаев гуннов. В частности, некоторым избранным детям нарочно вытягивают головы.

Все примолкли, переваривая услышанное. Я попробовал себе представить, как это делалось, и мне стало не по себе. В наступившей тишине хорошо было слышно, как мальчики разговаривают и смеются в своем углу. Наверняка Воронья Кость знакомил юного князя со своим видением недавних событий. Готов побиться об заклад, что Олав ни словом не упомянул о том, как описался от испуга во время внезапного нападения.

— Женщины-воины принадлежат к одному из неких племен, — продолжал Добрыня. — К сожалению, в настоящее время племя не властно над своими воительницами. Прежде, когда хазары были сильны, им удавалось держать мужененавистниц в узде. Однако теперь, когда Святослав сокрушил хазар, ясы вышли из-под их власти. И, похоже, на просторы степи выплеснулся буйный ужас.

— Но чем мы вызвали их ненависть? — спросил Сигурд, нахмурившись. — Почему они нас преследуют?

— Хотят остановить нас, — ответил я вместо Добрыни. У меня не было ни малейших сомнений в собственной правоте. Ответ этот мгновенно возник в моей голове — будто я увидел его вырезанным в камне. — Они не желают, чтобы мы достигли гробницы Атли.

Добрыня бросил на меня сумрачный взгляд из-под седых бровей и подтвердил:

— Тин тоже так считает. Он утверждает, будто предки этих женщин были приближенными Аттилы в ту пору, когда он повелевал всеми степными племенами. Он и сам был великим воином, а посему ценил этих мужененавистниц за особую ярость в бою. Они же платили Аттиле беззаветной преданностью, поскольку он возвысил их над остальными ясами и дал возможность проявить себя.

— А тебе откуда это известно? — бросил на меня подозрительный взгляд Сигурд. — Они не чинили вам препятствий, когда вы впервые отправились к могиле Атли?

Нет, тогда мы не сталкивались с женщинами-воительницами. Наверное, все по той же причине: при хазарах они не смели совершать свои кровавые набеги. В конце концов, они представляли собой лишь незначительную часть яского племени. Где им было тягаться с могущественной хазарской империей!

Я озвучил свои соображения, однако кое о чем предпочел умолчать. Например, мне было очень интересно, откуда здешние амазонки узнали месторасположение гробницы Атли. Позже об этом заговорил Тин. Он высказал предположение, что знания эти передавались из поколения в поколение и принадлежали лишь избранной части племени. И снова я промолчал, поскольку у меня имелись собственные догадки на сей счет. И догадки эти были связаны с воспоминанием о Хильд — такой, как я видел ее в последний раз. Я помню, с какими глазами — бездонно-черными, полными необъятной ненависти — рубилась она со мной в могильнике Аттилы. Картина эта явственно всплыла в моей памяти, подобно тому, как труп утопленника всплывает из речного ила.

— Да уж, мы наголову разбили степняков, но не можем воспользоваться плодами победы, — вздохнул Добрыня. — После смерти Святослава на Руси не стало твердой руки — такой, которая смогла бы удержать в узде этих чокнутых баб.

Сигурд поправил свой серебряный нос. Я уже заметил, что он испытывал неприятные ощущения, когда хмурился. А на протяжении этого разговора хмуриться ему приходилось то и дело.

— Итак, что мы имеем? — прорычал новгородский воевода. — Кучку ненормальных баб на лошадях, которым не терпится сразиться с нами. А также проклятого Ламбиссона, который успел опередить нас на несколько дней в этой гонке. Верно? Ну, так я вам скажу: мои парни справятся с подобными затруднениями.