Белый. История цвета

УДК 7.03(4).017.4ББК 85.103(4)-57

ББК 85.103(4)-57

П19

Составитель серии О. Вайнштейн

Редактор серии Л. Алябьева

Перевод с французского Н. Кулиш

Мишель Пастуро

Белый. История цвета / Мишель Пастуро. – М.: Новое литературное обозрение, 2023. – (Серия «Библиотека журнала „Теория моды“»).

«Белый» – очередной том М. Пастуро, дополняющий его предыдущие исследования об истории цвета в Западной Европе на протяжении веков. Отдавая должное дебатам о том, является ли белый – цветом, автор предлагает нам при проведении исторического анализа учитывать его полноценный хроматический статус. На этот раз французский медиевист задается вопросом, как в разное время воспринимался белый: был ли он синонимом бесцветности? Обладал ли однозначно положительной коннотацией? В книге рассматриваются разные грани белого, его эволюция от цвета религиозного культа (аналога сакрального) и монархии до активного внедрения белого в спортивную и медицинскую сферы в новейшей истории,

а также в представления о гигиене на сегодняшний день. Пастуро уделяет особое внимание дуализму и связке белый-черный и белый-красный, где эти цвета становятся антиподами друг друга. Данное исследование проливает свет на подвижную символику белого и на его роль в разных исторических контекстах от древних времен до наших дней. Мишель Пастуро – историк-медиевист, профессор Практической школы высших исследований в Париже, автор книг «Черный», «Синий», «Зеленый», «Красный», «Желтый» и «Дьявольская материя. История полосок и полосатых тканей», вышедших в издательстве «НЛО».

В оформлении обложки использован фрагмент автопортрета Шарля Луи Салиго, 1824–1826. Рейксмузеум, Амстердам / Rijksmuseum Amsterdam

ISBN 978-5-4448-2336-0

Несколько десятилетий назад, в начале XX столетия или еще в 1950-х годах, название этой книги могло удивить некоторых читателей, не привыкших считать белый цветом. Сегодня, по-видимому, дело обстоит иначе, пусть даже и найдется горстка людей, не желающих признавать, что белый – это цвет. Вне всякого сомнения, белый вернул себе статус, которым обладал в течение веков или даже тысячелетий, – статус цвета в полном смысле этого слова и даже полюса силы в большинстве цветовых систем. Как и его собрат, черный, белый постепенно утрачивал цветовой статус в период от заката Средневековья до XVII века: с появлением печатной книги и гравюры (текста и изображения, нанесенных черной краской) эти два цвета заняли особое положение; последовавшая Реформация, а затем научный прогресс вывели их за рамки цветового мира. Наконец, когда в 1665–1666 годах Исаак Ньютон открыл цветовой спектр, тем самым он создал новый цветовой порядок, где больше не было места ни для белого, ни для черного. Это стало настоящей революцией, которая не ограничилась только наукой, но постепенно охватила и другие области знания, а также материальную культуру.

В течение почти трех веков белый и черный в теории и на практике не считались цветами, и мало-помалу из них сложился особый черно-белый мир. Эта концепция была привычной для десяти поколений европейцев, и, хотя время ее господства позади, она не шокирует нас еще и сегодня: с одной стороны, существует черно-белое, с другой – цветное.

И все же наше восприятие в этом отношении изменилось. Впервые эта тенденция проявилась на заре ХХ столетия, у художников, которые постепенно стали возвращать белому и черному полноценный хроматический статус, утраченный перед закатом Средневековья. За художниками последовали ученые, хотя некоторые физики долго не решались признать белый цветом в полном смысле слова. За учеными в конечном счете последовала и широкая публика, и сегодня, как в повседневной жизни, так и в мечтах и воображении у нас уже почти нет ситуаций, в которых мир цвета может быть противопоставлен черно-белому миру. Лишь в нескольких областях (фотография, кино, пресса, издательское дело) еще сохраняются следы былого разграничения. Но надолго ли это?

Таким образом, название нашей книги не ошибка и не сознательная провокация. Белый – действительно цвет, притом один из основных цветов, такой же, как красный, синий, черный, зеленый и желтый, в то время как фиолетовый, оранжевый, розовый, серый, коричневый принадлежат к группе второстепенных, у которых история короче, а символика беднее.

Перед тем как попытаться изложить долгую историю белого цвета в европейских социумах, я должен сделать несколько важных замечаний, которые будут развернуты в последующих главах и при рассмотрении изучаемых периодов.

Первое из них продолжает то, что уже было сказано здесь о белом как о цвете с полноценным хроматическим статусом. В течение столетий в Европе ни в одном из языков не существовало синонимии между понятиями «белое» и «бесцветное». И в древнегреческом, и в латинском языках, как и в местных наречиях, прилагательное «белый» имело множество образных значений (незапятнанный, чистый, девственный, невинный, незаполненный, нетронутый, светлый, сияющий,

благоприятный и так далее), но никогда не означало «лишенный цвета». Это значение появилось у него только в современную эпоху. Ранее понятие бесцветности, которое во многих отношениях трудно постичь, определить и представить себе, связывалось с веществом либо со светом, но не с окраской. Для авторов, считавших цвет веществом, то есть некоей пленкой, облекающей предметы, бесцветность – это отсутствие или очень малое количество красящего вещества. Вот почему синонимы слова «бесцветный» следует искать среди таких слов, как «ненасыщенный», «вылинявший», «просвечивающий», «прозрачный». Напротив, у авторов, для которых, как для Аристотеля, цвет – это результат ослабления света при контакте с предметами, для бесцветного логической привязкой и источником возможной синонимии является черное. Но и в первом, и во втором случаях о белом речь не идет.

Восприятие бесцветного как эквивалента белого появится только в позднее Средневековье и в раннее Новое время. И, судя по всему, решающую роль в этом сыграет бумага. Носитель печатного текста и гравированного изображения, бумага, более белая, чем пергамент, в итоге превратится в своего рода «нулевую степень цвета» 1 . В самом деле, ведь во всяком изображении цвет определяется по его соотношению с фоном, и этот фон – или носитель, каким бы он ни был, – представляет собой «не цвет»: для иллюминированной рукописи это пергамент, для настенной росписи – стена; для станковой живописи – дерево или холст; для гравюры или печатного текста – бумага. В XV–XVI веках массовое распространение бумажных носителей, как для изображений, так и для текстов, способствовало тому, что между цветом бумаги – белым – и бесцветностью возникло нечто вроде синонимии.

Мое второе замечание касается восприимчивости к различным оттенкам белого – с течением времени, по крайней мере в Западной Европе, эта восприимчивость притупилась. В самом деле, есть основания считать, что по сравнению с нашими предками глаз современного европейца гораздо менее чувствителен к многочисленным вариантам белого, и не только к тем, которые встречаются в природе, но и к тем, которые создаем мы сами, как в красильном деле, так и в живописи. В этом смысле наше зрение уступает и зрению обитателей других географических регионов: так, жители Крайнего Севера умеют различать в снежной и ледяной белизне целую гамму тончайших нюансов, часто остающихся невидимыми (и безымянными) для приезжего. Это обеднение отражено и в европейских языках. Сегодня у них в обиходе осталось только одно слово для обозначения белого цвета, а когда-то было несколько, зачастую два, а порой даже больше.

Третье замечание связано с предыдущим: сегодня нам трудно избежать противопоставления белого и черного. Эти два цвета составили почти неразлучную пару, более устойчивую, чем могли бы образовать какие-нибудь другие два цвета, в том числе синий и красный. Но так было не всегда. В средневековых текстах противопоставление белого и черного встречается нечасто; если же обратиться к изображениям и предметам того времени, то здесь сочетание этих двух цветов, несущее в себе определенную символику, встречается еще реже. Только на изображениях животных (собаки, коровы) и птиц (сороки) можно увидеть черно-белые шерсть и оперение – как их можно увидеть и в природе. В самом деле, до появления гравюры и книгопечатания – поворотного момента в истории цвета – антагонистом белого чаще выступает не черный, а красный. Многочисленные примеры этого мы находим в мире символов, в эмблематике, в моде, а позднее в спортивных состязаниях и настольных играх, где форма команд, их лагеря или хотя бы фигуры, которыми они играют, должны быть двух разных цветов: долгое время здесь соперничают не белое и черное, а белое и красное.

Мое последнее замечание касается символики цветов. Эта символика всегда двойственна, у каждого цвета есть и позитивные, и негативные аспекты. Бывает хороший красный (энергия, радость, праздник, любовь, красота, справедливость), а бывает плохой (гнев, буйство, опасность, вина, наказание). Бывает хороший черный (умеренность, благородство, власть, роскошь), а бывает плохой (горе, траур, смерть, преисподняя, колдовство). Но белый – особый случай: здесь амбивалентность символики не так выражена: большинство представлений, связанных с этим цветом, – добродетели или достоинства: чистота, девственность, невинность, мудрость, покой, доброта, опрятность. К этому можно было бы еще добавить могущество и изысканность в обществе: в течение столетий в Европе белый был цветом монархии и аристократии, особенно в парадном убранстве и в одежде. Наши белые воротнички, белые рубашки и платья в какой-то мере являются продолжением этой традиции. Долгое время белый был также цветом гигиены: все ткани, прикасавшиеся к телу (нижнее белье, постельное белье, полотенца и так далее), должны были быть белыми, как по гигиеническим, так и по моральным соображениям. Сегодня все иначе: мы спим на белье ярких расцветок и носим нижнее белье любых цветов. Но белый до сих пор остается цветом опрятности и гигиены, по ассоциации с ванными, больничными палатами и холодильниками. Белый – опрятный, чистый, холодный и молчаливый.