Бен-Гур
Шрифт:
– С твоего позволения, шейх, я пойду повидать прекрасную египтянку.
Ильдерим засмеялся и сказал:
– Неужели же человек не должен пользоваться молодостью?
Тогда Бен-Гур ответил посланнику:
– Скажи той, что тебя посылает, что я, Бен-Гур, увижу ее во дворце Идернея завтра.
Юноша встал и, молча поклонившись, удалился. В полночь Ильдерим отправился в путь, распорядившись оставить лошадь и проводника для Бен-Гура, который должен был ехать вслед за ним.
16. В западне
Идя на следующий день на условленное свидание с Ирой от Омфалуса, находившегося в самом центре города, Бен-Гур повернул в колоннаду Ирода и скоро пришел ко дворцу Идернея.
С улицы он вступил в сени, по бокам которых в портик вели уложенные коврами лестницы. У лестниц сидели крылатые львы. В середине стоял гигантский ибис, струивший на пол воду. Львы, ибис, стены и пол – все говорило о египтянах.
Вверху, закрывая собой площадку лестниц, возвышался портик – прелестная колоннада, концепция которой по легкости и пропорциональности в тот период едва ли могла принадлежать кому-нибудь, кроме греков. Портик из белоснежного мрамора производил впечатление лилий, небрежно разбросанных по большой голой скале.
Бен-Гур остановился в тени портика, любуясь художественностью его резной отделки и чистотой мрамора, потом отправился дальше. Широкие створчатые двери в ожидании его стояли открытыми настежь. Проход, в который он вошел, был высок и узок, пол выложен красной черепицей, но эта простота была преддверием чего-то прекрасного.
Он шел неторопливо, чувствуя полное успокоение. Сейчас он очутится в присутствии Иры. Она ждет его, ждет его с песней на устах, с рассказами и шутками, блестящая, причудливая, своенравная, с улыбками, придающими еще больше прелести ее взгляду, и со взглядами, придающими сладострастное значение ее тихим речам. Накануне их вечерней прогулки по озеру в пальмовой роще она посылала за ним, и теперь она снова приглашала его. И он идет к ней в прекрасный дворец Идернея.
Проход привел его к запертой двери, у которой он и остановился, но тотчас же ее широкие половинки начали сами собой растворяться, не издавая ни скрипа, ни звука отпираемого замка или отодвигаемой задвижки.
Стоя во мраке глухого прохода и смотря в дверной проем, Бен-Гур увидел обширный и баснословно роскошный атриум римского жилища. Когда он, желая осмотреться, остановился и взглянул на пол, то оказалось, что ногами он попирает грудь Леды, ласкающей лебедя. Взглянув дальше, он увидел, что весь пол подобным же образом выложен мозаичными изображениями различных мифологических персонажей. На нем стояли скамьи и кресла, каждое имело особое назначение и представляло собой шедевр. Столы с изящной резьбой и манившие к себе кушетки так отчетливо отражались в поверхности пола, как будто то была поверхность воды. Филенчатая отделка стен, живопись и барельефы на них, как и фрески потолка, также отражались полом. Потолок имел форму купола с отверстием, сквозь которое беспрепятственно лился солнечный свет, и небо, всегда ярко-голубое, казалось, можно было достать рукой. Были там и канделябры причудливых форм, статуи и вазы. Все вместе напоминало убранство дома на Палатинском холме, купленного Цицероном у Красса, или еще более известную своей роскошью Тускуланскую виллу Скавра.
Бен-Гур, все еще в мечтательном настроении, бродил по комнате без всякой цели, прельщенный всем, что он видел. Он был далек от мысли, что ему придется долго ждать: как только Ира будет готова, она придет сама или же пришлет за ним.
Дважды он обошел комнату, затем обошел ее еще раз. Столько же раз он останавливался под отверстием в потолке, глядя на лазурную глубину неба, затем, опершись на столб, изучал распределение света и тени и эффекты, производимые ими. К нему никто не шел. Течение времени начало, наконец, производить на Иуду свое действие, и он стал задавать себе вопрос, что задержало так долго Иру. Опять он скользнул взглядом по украшенному полу, но уже не испытывая того удовольствия, что в первый раз. Он часто останавливался и прислушивался и, наконец, пробудился до полного сознания тишины, царившей во всем доме. Ему стало как-то неловко, но он с улыбкой отгонял от себя это чувство и все еще надеялся. "О, вот она в последний раз прикасается кистью к своим векам или, может быть, занята изготовлением для него венка. Она явится сию минуту, и нетерпение, с которым он ожидал ее, придаст ей еще больше прелести". Затем он сел и залюбовался канделябром, рассмотрел подставки – все вместе чудо в своем роде. Но тишина давила Бен-Гура, и, рассматривая прекрасные вещицы, он не переставал прислушиваться. Не было слышно, однако, ни звука. Дворец был как могила.
Могла произойти ошибка. Но посланник был от египтянки, а дворец этот – дворец Идернея. Иуда вспомнил о том, как таинственно растворились двери – совершенно бесшумно, как бы сами собой. Он направился к ним. Хотя его поступь была легка, но звук, раздавшийся от его шагов, был так громок и неприятен, что напугал его. Он сделался нервен. Громоздкий римский замок оказал сопротивление первой попытке толкнуть его. Во второй раз он нажал на него изо всех сил, и кровь застыла в его жилах: дверь не поддалась. Сознание опасности охватило его, и мгновение он стоял в нерешительности. "Кому в Антиохии была надобность причинить мне вред? – Только Мессале!"
Да и что значил самый этот дворец Идернея? В сенях он видел Египет и Афины, здесь же, в атриуме, был Рим и решительно все носило римскую печать. Правда, дом стоял на главной городской улице, на месте слишком людном, чтобы здесь могло совершиться насилие, но именно это как нельзя больше соответствовало злобному гению его недруга. Атриум изменился в его глазах: несмотря на все свое изящество и красоту, это было не что иное, как ловушка. Страху всегда все представляется в мрачном свете.
Идея, возникшая в уме Бен-Гура, раздражала его.
В атриуме, справа и слева, было много дверей, ведших, без сомнения, в спальни. Все они оказались накрепко запертыми. Если постучать, быть может, ответят. Стыдясь крикнуть, он расположился на кушетке и, лежа на ней, попробовал думать.
Теперь ясно, что он в плену, но кому и зачем это нужно? Что, если и в самом деле это Мессала? Он приподнялся и сел. Осмотревшись вокруг, он вызывающе улыбнулся: оружием мог служить каждый стол. Но и в золотых клетках птицы умирают с голоду. Нет, с ним этого не случится – ему бы и кушетка послужила тараном. Он был силен, да к тому же бешенство и отчаяние прибавляют много сил!
Сам Мессала прийти не мог. Он никогда не будет в состоянии ходить, он такой же калека, как и Симонид, но пока еще он мог заставить прийти других. А этих других он мог найти повсюду. Бен-Гур встал и снова попробовал двери и даже крикнул, но эхо ответило ему так, что он вздрогнул. Со всем спокойствием, возможным в данных условиях, он решился подождать еще немного, прежде чем начать пробивать себе дорогу.
Ум человека, находящегося в подобном положении, имеет свои приливы и отливы беспокойства с короткими промежутками между ними. Наконец через некоторое время ему удалось убедить себя, что это простая случайность или ошибка. Дворец, без сомнения, кому-нибудь принадлежит, о нем должны заботиться, он требует за собой ухода, и вечером или ночью непременно явится его хозяин.
Придя к такому заключению, он стал ждать.
Прошло с полчаса – Бен-Гуру же показалось, что гораздо больше, – когда дверь, впустившая его, так же бесшумно, как и раньше, открылась и закрылась снова.
Он сидел в это время в дальнем углу комнаты. Шаги заставили его вздрогнуть. "Наконец-то пришла!" – подумал он и с трепетом облегчения встал.
Поступь была тяжелая и сопровождалась шумом и грохотом грубых сандалий. Между ним и дверью были золоченые столбы. Он спокойно вышел вперед и оперся на один из них. Теперь ему стали слышны голоса – голоса были мужские, и один из них был резким и гортанным. О чем говорили, он не мог понять, так как язык, на котором велся разговор, не принадлежал ни одному из языков Восточной или Южной Европы.