Бенкендорф любит всех нас
Шрифт:
Характер Евы – это что-то из ряда вон выходящее. Что-то особенное. Может быть, только из-за нее я решил остаться в Цайтгарденбурге, мотивируясь сочувствием. Безусловно, судьба Фрэнка меня тоже интересовала. Интересовала настолько, что я хотел стать ее творцом. Впрочем, вышло так, что мне пришлось взяться за авторство обеих судеб. Мне казалось, только при помощи друг друга, при помощи взаимодействия, Фрэнк и Ева могли бы прожить настоящую счастливую жизнь.
– Оставьте в прошлом вашего бывшего парня, Ева. Он вам больше не нужен. Пусть преследует во снах и не более.
– Отстаньте, Вархуил, – немного завелась девушка. – Вы не были на моем месте. Вы дьявол: откуда вам знать о людских чувствах?
– Я еще не был на вашем месте, Ева – зато я уже был на месте тысяч других людей. Поверьте, я видел и не такое.
– Верю, – коротко и язвительно ответила она.
– Поверили в это – поверьте и в завтрашнюю встречу. Вы должны побыть с Фрэнком.
– Я никому ничего не должна. Отстаньте. Уходите.
– Скоро уйду, – ответил я.
– Пожалуйста, Вархуил, – умоляла она.
– Хорошо. – Я засобирался и направился в коридор.
– Перед тем, как выйти за дверь, – словами догнала Ева, – пожалуйста, погладьте лисёнка. Мягкая игрушка сразу же у зеркальца.
– Обязательно, – заверил я, после чего отправив последнее послание, летящее уже из коридора, где в ярком освещении стояла моя фигура, к окну, у которого замерла девушка: – Напрасно вы прячете внешность. Она у вас вправду красивая. И если вас кто-то кинул, Ева, то внешность это самая последняя на то причина. Лучше подумайте над принципами… подумайте над ними.
В левой части Цайтгарденбурга, как только переезжаешь безымянную реку, город меняется фундаментально и на глазах. Нет больше высотных доходных домов и гигантских комплексов с офисами, а вместо бесконечных витрин с продовольственными разностями приходят одинокие ларьки, монополистически заведующие от улицы к улице.
Сами же улицы были небольшой длины, создавая образ части города, как наскоро построенного лагеря: все они были похожих размеров и ответвлялись на девяносто градусов друг от друга, образовывая квадратные и прямоугольные блоки домов. Весь левый Цайтгарденбург был огромным частным сектором, где жили, по меньшей мере, сто тысяч человек. Среди них колосился и Фрэнк, проживавший в частном ухоженном домике на улице Винодельщиков. Это была самая длинная улица. Не удивительно, если ее название было присвоено по ремеслу, когда-то обитавших там винокуров.
Разбитые дороги, ведшие меня то влево, то вправо, постепенно привели к месту назначения: угловой домик, подъезд к которому по обе стороны оплетала виноградная лоза. Я заехал прям меж них, не побоявшись схватить пулю: Фрэнк был малышом неаккуратным и дорожил частной собственностью, держа при себе (где-то в доме) отцовский табельный револьвер, доставшийся как посмертная награда за службу того.
Я заглушил двигатель, открыл дверь авто, тут же попав под жгучие капли серого дождя, и двинулся к дому, перебирая прыжками, чтобы вновь не вступить в глубокую лужу. Забравшись на крыльцо под навес, постучался и, наострив уши, принялся ждать.
– Телефона, чтобы позвонить нет, –
Забавный монотонный голос вызвал на моем лице недолгий оскал, получившийся из стыка между рефлексивной улыбкой, задумчивостью и вожделением съязвить, позже подавленной моим беспечным характером.
– Я по поводу ошибки в статье, которую вы по невнимательности своей допустили, – сказал я привычным наработанным по выслуге лет представительским голосом.
– Вы видели, чтобы возле моего дома наливали невкусный кофе и кормили конфетами? – не без скрытого смысла спросил Фрэнк.
– Нет, – попросту и в ожидании ответил я.
– Именно, это не офис. Приходите завтра ко мне на работу, там и поговорим. – За дверью послышались отдаляющиеся шаги.
– Я тот, кто задержал вас на работе. Жалоба на ошибку – моих рук дело. – Пришлось сознаться, чтобы вернуть парня в диалог.
В доме зажегся свет. Сначала в одной из трех комнат, а затем в коридоре и на крыльце. Добрый знак, – подумал я. А спустя еще какое-то время, щелкнул замок.
– Розовый халат? Вы серьезно, Фрэнк? – рассмеялся я, только-только попав в коридор и увидев парня в непривычном для мужчины одеянии и с дымящейся сигаретой в зубах.
– Друзья подарили на прошлый день рождения. Мило, не правда ли? И карманы глубокие, – он закинул руку в карман и, удивившись, как много всячины там накопилось, вытянул оттуда клочок, состоявший из ваты, коробки спичек, двух зубочисток и пары валют, которые, по его же озарившемуся взгляду, Фрэнк когда-то искал. – О, – добавил он, – будет, на что сходить в бар.
– Завтра никакого бара. У вас встреча, – напоминал я, вешая верхнюю одежду.
– Надо будет еще в салатовый халат залезть, – продолжал он на своей волне, щупая себя и пропуская мимо ушей всё, что я говорил. Та, если честно, и я поначалу не понял, о чем он.
– Какой еще халат? – переспросил я, полагая под словом халат олицетворение чего-то значимого в нашем разговоре.
– Ну, халат, – посмотрел он на меня, – такой, салатовый, с пёсиком Скрэппи из детского мультика.
– Тьфу, Фрэнк! – одумался я. – Вы меня запутали. Послушайте меня внимательно…
– Сначала я покажу свою холостяцкую берлогу, – перебил меня Фрэнк и повел в комнату.
Тогда-то и стало ясно, что к чему. Фрэнк пил. Нет, он не был пьян, но, видимо, бутылка, которая вот-вот должна была закончиться, размотала душевные нити терзаний, отправив парня в мир полетов и фантазий.
В доме было минимум мебели. Кругом валялась раскиданная одежда и прочие бытовые вещи. Казалось, тут никогда не прибирались, хоть до уровня бомжатника было еще далеко. По всем комнатам приторно чувствовался неприятный запах – он исходил от стен, которые пропитались частыми попойками и постоянным курением.