Бенкендорф любит всех нас
Шрифт:
– Ах ты, сучка, – жеманно и шутливо скривилась Ева. – Я тебя всегда поддерживала, а ты меня оскорбляешь.
– Так я серьезно, Ева. Ты уже затвердела, как бетон – стань возле шкафа, будешь еще одной стенкой.
– Ну, я тебе припомню, – продолжала Ева, остужая собравшуюся вокруг нее свору помощью кипящих подруг.
– Тебе мужик нужен, – никак не останавливалась набравшая ход Саня. – Тебе просто нужен новый парень, – твердила она, до последнего желая стать единственной правой в компании.
– Сама-то
– Мне они пока что ни к чему. Мы сейчас о тебе говорим.
– Ты неисправима. Я скоро прикончу твою гордыню – вырежу ее ножом.
– Тебе серьезно нужен парень. Ты же из квартиры никуда не выходишь. Сидишь целыми днями и рисуешь картины.
– Мне это нравится. Всё, отстаньте. – Ева привстала, отошла к окну и начала что-то разглядывать в разряжаемой фонарями безлюдной уличной темноте. Наверное, рыскала доколе знакомое чувство одиночества, которым питалась перед тем, как измалевать очередной холст. Вероятно, это ее успокаивало.
Стоя у окна, иной раз она прислушивалась к шепотам у стола и, местами накручивая себе, копила негатив, который вот-вот собиралась извергнуть.
– Все они одинаковые, – начала Ева, причитая из знакомой нам позы: лицом к окну – спиной к гостям. Руки ее были сложены перед грудью, а навал мыслей на языке. – Каждый парень по натуре своей изменник, – говорила она. – Любовь бывает только в сказках. Неужели вы этого не понимаете, девки? Они бегают за каждой юбкой.
– Ты так говоришь, будто сама была каждой юбкой, Ева. Хватит, – настояла Ната. – Нагородила себе всякой чепухи, как камышей перед болотом. Зайди в трясину, не найдут.
– Отстань. Нам расходиться не пора? Четвертый час. Я устала.
– Слабая ты, – гордыней внесла свою лепту Саня, на самом деле на радостях привставая с мягкого кресла. – Пошли, Ната. А ты, Ева, не глупи. Парень тебе нужен. Парень!
– Ната! Забирай Саню! Не отстанет же! – отмахивалась Ева.
Вскоре все разошлись. Героиня еще некоторое время стояла у окна, о чем-то размышляя. Вероятно, она успела подумать обо всем, но я точно уверен, она не представляла того, что с ней случится чуть далее.
Алкогольная Аллилуйя, как всегда, шумела и гудела не без бранных эпитетов: в одной части скакали дикие пляски ирландских мотивов, в другой назревала потасовка, которая пока только раздувалась двумя напившимися разжигателями и гасилась их друзьями-пожарниками, а в третьей, именуемой барной стойкой, засыпали невольно передозированные гости, сидевшие попарно, где один, более живучий, не давал уснуть второму. Фрэнк и Санни были как раз теми самыми ратниками, среди которых роль не дающего упасть полководца играл не наш герой.
– Нет, ну ты скажи, уважаешь меня? –
– Я всегда был взаимным, ты же знаешь, – ответил Фрэнк.
– Тогда дай мне совет, журналюга, как мне быть: остаться с женой или уйти к любимой? Понимаешь, я так больше не могу. Она меня ненавидит – я ее ненавижу. Нас только сынишка мой и сдерживает.
– Останься с женой, – ответил Фрэнк, толком не осознавая своего решения, так как на закрытых веках уже проецировался какой-то сон.
– Фрэнк, да я с радостью останусь. Да вот только как мне с ней быть? Другой раз мне кажется, она убьет меня ночью, и я не проснусь. Лилит знает обо всех моих изменах.
– Убьет – значит, любит. Мол, не достался ей – не доставайся же никому.
– Фрэнк, я жить хочу. Понимаешь меня? Да и сынишке не понравится навещать меня на старом кладбище, а мать свою в тюрьме.
– Тогда уходи. Иди к любимой, – изменил свое решение Фрэнк, летая где-то там в облаках в спутничестве множества прекрасных нимф.
– Но что подумают люди? – озадачился и схватился за голову Санни.
– Если люди начнут думать, – ненадолго оживился Фрэнк, замочив скорбное лицо, – я стану за них бескрайне рад.
– Вот что я делаю не так? Хоть вешайся. Откуда вообще взялась моя любимая?
– Да-да, давай, вини ее во всех своих грехах.
– Отставь сарказмы, Фрэнк. Мне плохо. Я серьезно.
– Если ты был таким же серьезным, когда давал клятву в алтаре, оставайся с женой.
– Ох, Фрэнк, я был серьезен. Я, мои намерения, Лилит, сынишка, сидевший на тот момент в ее животе – всё это было серьезно и по-настоящему.
– Тогда просто останься с женой и мучайся до конца своих дней, – подытожил наш герой, уже почти уснув: его голова вот-вот должна была скатиться с опоры в виде руки и упасть на стойку.
– Моя любимая меня совратила. Я не мог удержаться, Фрэнк…
– Потом совратила опять, потом опять, и так сотню раз? Ты грешник, Санни.
– А что мне оставалось? Я люблю ее!
– Ты давал обещание, Санни. Обещание – самое святое. Дал обещание, держи его. Не нарушай. Ты же мужчина! У мужчины всегда должны быть четкие регламентированные правила, сотворенные обещаниями. Мужчина всегда должен быть тверд. Понимаешь? Ты должен был быть ходячей эрекцией, Санни!
– Теперь-то поздно, Фрэнк. Я разрушен.
– Ты – нет. Жизнь твоя – вот, что разрушено.
– Не понял, – тряхнул головой Санни.
– Честно, сам не понял. Чушь какую-то смолол.