Бенкендорф любит всех нас
Шрифт:
– В полночь мне ничего не грозит, – якобы невзначай произнес он и встал рядом с Евой, как это же он сделал сутки назад.
Знаете, как мне показалось, неплохое начало. Не зачатки обоюдных чувств, но уже что-то. Хоть какая-то предрасположенность. Да, именно этой страсти и нужно было добиваться, когда между людьми ничего не искрит. Если всё пойдет в том же темпе, я оголю их провода и зажгу в замыкании. Это будет красочное начало резко обострившихся чувств.
– Я склонна к суициду, – вырвалось из уст Евы после небольшого промежуточного молчания.
Фрэнк
– Знаете, я тоже должен кое-что вам сказать, – растягивал он, почесывая у виска. – Заядлый алкоголик… Я – заядлый алкоголик…
Ева недоумевала полученной информации, не понимая, как это связано с попытками понравиться ей. Она мотнула головой и продолжила:
– Хочу проколоть себе нос и перекрасить волосы в голубой.
– Не забудьте отправить мне фото.
– «Да что ж такое? Отстань ты уже» – думала она, и опрокинула следующее ведро с фальшью:
– У меня сердечный порок.
– Понял, теперь никаких пышечек, – усмехнулся он, скривив лицо от непонимания смысла получаемых знаний и зачем-то положив свою руку на руку девушки, прикрыв ладонью ее белую от холода кисть.
Та, недолго думая, осторожно вынула руку из-под него и тяжело, в поисках угодных слов, добавила:
– И вообще… я… бесплодна. Да. Не могу иметь детей. Вот.
– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил Фрэнк, не понимая истинных причин и стараясь быть непривычно вежливым и отзывчивым к проблемам.
– Чтобы вы знали. Мало ли. Чтобы в будущем не было сюрпризов.
А мне их непонимание друг друга было как раз на руку. Всё должно идти своим чередом, не спеша, чтобы Фрэнк и Ева хотя бы привыкли к тому, что они друзья и теперь неразлучны. Вот и пусть страдают и томятся, спускаясь по шатким сходням в устье взаимных чувств.
– Я вас скоро ударю, – вопреки нависшей тишине вставила Ева.
– Смелее, – отозвался Фрэнк, подставляя плечо. – Только с чего бы это? Вокруг ни одной желтой машины. Скажу больше, машин вообще нет.
Ева встрепенулась, вспорхнула и, будто оса, ладонью ужалила в плечо.
– На левом берегу стоит какая-то машина. Присмотритесь.
Фрэнк повернул голову и действительно обнаружил там автомобиль. В общем-то, мой автомобиль.
– Но она не желтая, – заметил он.
– Желтая, – сказала Ева, вновь ударив по плечу.
– Она черная, присмотрись, – уверял Фрэнк, не понимая, что девушка лишь играет с ним.
– Желтая, – вновь тявкнула она, улыбнувшись и шлепнув его. А затем, когда Фрэнк замолчал, Ева как-то, сама того не ожидая, как будто вовсе не она, дала парню сильнейшую пощечину.
– А это за что? – схватился за челюсть он, отпрыгнув назад.
– Боже, прости-прости-прости, не знаю, что на меня нашло, – извинялась она и отчего-то смеялась.
– Это не лучший способ выражать симпатию, – напомнил он, поглаживая покрасневший участок кожи на лице, а затем подхватывая улыбку.
Через полчаса Фрэнк и Ева разошлись. На следующий день, после сна, у каждого из них
Глава 2
Хорошо проведенный день рождения – это тот день, который ты не вспомнишь, как и момент своего рождения. Именно так пройдет восьмое октября Фрэнка и Евы. Отмечая его порознь, они умудрятся влипнуть в интереснейшие приключения, что выльются ярким солнцем и дождевыми осадками, плодотворно (на руку мне) влияющими на почву их отношений. Конечно, не без моего труда, но всё же.
Ева, как Дионис среди менад, отмечала свой праздник с тремя подругами. Поначалу это должно было выглядеть, как скромные посиделки у нее в квартире. В целом, так и вышло, пока кому-то не показалось, что алкоголя на столе маловато, мол, не гармонирует среди обилия вкусностей.
А вот день рождения Фрэнка мало чем отличался от его привычных выходных. Как обычно, это был бар в элитной части Цайтгарденбурга (правой части), – единственный в своем роде построенный исключительно для людей с левого берега, то есть, как считалось, для бедняков. «Алкогольная Аллилуйя» – так он назывался.
– Почему ты не попробуешь вернуться к нему? – спросила Саня, поблескивая глазами, налитыми алкогольной жижей. Уже который час она не отпускала свой недопитый стакан, в котором барахтался коктейль, сделанный по ее собственному рецепту: она добавляла больше спиртного, чтобы казалось, что пьет больше остальных. На самом же деле Саня растягивала стакан на целый час и думала, что никто не догадывается об ее хитростях. Впрочем, даже эти дозы выносили ее так быстро, что, стало быть, высокомерие девушки выплескивалось выше космоса. И пусть коктейль был неприятен на вкус, Санина гордость в виде приподнятого кверху носа заставляла глотать эту гадость снова и снова.
– Потому что всё в прошлом, – ответила Ева.
– Тогда почему ты всё время говоришь о нем? Тебе не надоело?
– Всё в прошлом, а прошлое во мне.
Ева и Саня могли спорить бесконечно: первая была изрядно принципиальной, а вторая неистово гордой. Они были двумя лучшими подругами (во всяком случае, друг другу они говорили именно так), которые спали под одним одеялом истины и постоянно тянули его – одна на себя, другая на себя. Каждый был по-своему прав, хоть и по-людски глуп. Но ведь если бы не людская глупость, у любвеобильного дьявола не было бы работы. Как же я люблю людей.
– Весь этот зной стал внутри тебя одним большим комом, Ева, – вторглась начитанная подруга, администратор местной публичной читальни. Ната так забавно не выговаривала букву «р», что иной раз ее невозможно было не послушать. – Всё остается в тебе, Ева. Ты просто стала слабой.
– Слабой? Нет, не думаю.
– Так выплюнь этот ком, дура, – вновь примчала Саня, – начни жить.
– По-твоему, я не живу?
– Живешь, – задумалась Ната, – только живешь вверх тормашками. Посмотри вниз, увидишь потолок.