Беппо

Байрон Джордж Гордон

LXXVIII

Не ходит метафизик к вам вещать Иль химик — демонстрировать вам газы, Не пичкает вас бреднями печать, Не стряпает о мертвецах рассказы, Чтобы живых намеками смущать; Не водят вас на выставки, показы Или на крышу — мерить небосклон. Тут, слава богу, нет ученых жен!

LXXIX

Вы спросите, зачем же «слава богу», Вопрос интимный, посему молчу. Но, обратившись к будничному слогу, Биографам резон мой сообщу. Я стал ведь юмористом понемногу Чем старше, тем охотнее шучу. Но что ж — смеяться лучше, чем браниться, Хоть после смеха скорбь в душе теснится.

LXXX

О детство! Радость! Молоко! Вода! Счастливых дней счастливый преизбыток! Иль человек забыл вас навсегда В ужасный век разбоя, казней, пыток? Нет, пусть ушло былое без следа, Люблю и славлю дивный тот напиток! О царство леденцов! Как буду рад Шампанским твой отпраздновать возврат!

LXXXI

Наш турок, глаз с Лауры не спуская, Глядел, как самый христианский фат: Мол, будьте благодарны, дорогая, Коль с вами познакомиться хотят! И, спору нет, сдалась бы уж другая, Ведь их всегда волнует дерзкий взгляд. Но не Лауру, женщину с закалкой, Мог взять нахальством чужестранец жалкий.

LXXXII

Меж тем восток светлеть уж начинал. Совет мой дамам, всем без исключенья: Как ни был весел и приятен бал, Но от бесед, от танцев, угощенья Чуть свет бегите, покидайте зал, И сохрани вас бог от искушенья Остаться — солнце всходит, и сейчас Увидят все, как бледность портит вас!

LXXXIII

И сам когда-то с пира или бала Не уходил я, каюсь, до конца. Прекрасных женщин видел я немало И дев, пленявших юностью сердца, Следил, — о время! — кто из них блистала И после ночи свежестью лица. Но лишь одна, взлетев с последним танцем, Одна могла смутить восток румянцем.

LXXXIV

Не назову красавицы моей, Хоть мог бы: ведь прелестное созданье Лишь мельком я встречал, среди гостей. Но страшно за нескромность порицанье, И лучше имя скрыть, а если к ней Вас повлекло внезапное желанье, Скорей в Париж, на бал! — и здесь она, Как в Лондоне, с зарей цветет одна.

LXXXV

Лаура превосходно понимала, Что значит отплясать, забыв про сон, Ночь напролет в толпе и в шуме бала. Знакомым общий отдала поклон, Шаль приняла из графских рук устало, И, распрощавшись, оба вышли вон. Хотели сесть в гондолу, но едва ли Не полчаса гребцов проклятых звали.

LXXXVI

Ведь здесь, под стать английским кучерам, Гребцы всегда не там, не в нужном месте. У лодок так же давка, шум и гам Вас так помнут, что лучше к ним не лезьте! Но дома «бобби» помогает вам, А этих страж ругает с вами вместе, И брань стоит такая, что печать Не выдержит, — я должен замолчать.

LXXXVII

Все ж наконец усевшись, по каналу Поплыли граф с Лаурою домой. Был посвящен весь разговор их балу, Танцорам, платьям дам и — боже мой! Так явно назревавшему скандалу. Приплыли. Вышли. Вдруг за их спиной Как не прийти красавице в смятенье! Тот самый турок встал как привиденье.

LXXXVIII

«Синьор! — воскликнул граф, прищурив глаз, Я вынужден просить вас объясниться! Кто вы? Зачем вы здесь и в этот час? Быть может… иль ошибка здесь таится? Хотел бы в это верить — ради вас! Иначе вам придется извиниться. Признайте же ошибку, мой совет». «Синьор! — воскликнул тот, — ошибки нет,

LXXXIX

Я муж ее!» Лауру это слово Повергло в ужас, но известно всем: Где англичанка пасть без чувств готова, Там итальянка вздрогнет, а затем Возденет очи, призовет святого И в миг придет в себя — хоть не совсем, Зато уж без примочек, расшнуровок, Солей, и спирта, и других уловок.

ХС

Она сказала… Что в беде такой Могла она сказать? Она молчала. Но граф, мгновенно овладев собой: «Прошу, войдемте! Право, толку мало Комедию ломать перед толпой. Ведь можно все уладить без скандала. Достойно, согласитесь, лишь одно: Смеяться, если вышло так смешно».

XCI

Вошли. За кофе сели. Это блюдо И нехристи и христиане чтут, Но нам у них бы взять рецепт не худо. Меж тем с Лауры страх слетел, и тут Пошло подряд: «Он турок! Вот так чудо! Беппо! Открой же, как тебя зовут. А борода какая! Где, скажи нам, Ты пропадал? А впрочем, верь мужчинам!

XCII

Но ты и вправду турок? Говорят, Вам служат вилкой пальцы. Сколько дали Там жен тебе в гарем? Какой халат! А шаль! Как мне идут такие шали! Смотри! А правда, турки не едят Свинины? Беппо! С кем вы изменяли Своей супруге? Боже, что за вид! Ты желтый, Беппо. Печень не болит?

XCIII

А бороду ты отрастил напрасно. Ты безобразен! Эта борода… На что она тебе? Ах да, мне ясно: Тебя пугают наши холода. Скажи, я постарела? Вот прекрасно! Нет, Беппо, в этом платье никуда Ты не пойдешь. Ты выглядишь нелепо! Ты стриженый! Как поседел ты, Беппо!»

XCIV

Что Беппо отвечал своей жене Не знаю. Там, где камни древней Трои Почиют ныне в дикой тишине, Попал он в плен. За хлеб да за побои Трудился тяжко, раб в чужой стране. Потом решил помериться с судьбою, Бежал к пиратам, грабил, стал богат И хитрым слыл, как всякий ренегат.

XCV

Росло богатство и росло желанье Вернуться под родимый небосклон. В чужих краях наскучило скитанье, Он был там одинок, как Робинзон. И, торопя с отчизною свиданье, Облюбовал испанский парус он, Что плыл на Корфу. То была полакка, [24] Шесть человек и добрый груз tobacco.

24

Полакка — торговое судно (итал.).

XCVI

С мешком монет, — где он набрать их мог! Рискуя жизнью, он взошел на судно. Он говорит, что бог ему помог. Конечно, мне поверить в это трудно, Но хорошо, я соглашусь, что бог, Об этом спорить, право, безрассудно. Три дня держал их штиль у мыса Бон, [25] Но все же в срок доплыл до Корфу он.

XCVII

Сойдя, купцом турецким он назвался, Торгующим — а чем, забыл я сам, И на другое судно перебрался, Сумев мешок свой погрузить и там. Не понимаю, как он жив остался. Но факт таков: отплыл к родным краям И получил в Венеции обратно И дом, и веру, и жену, понятно.

25

Мыс Бон — самая северная оконечность Туниса.

А. Николюкин