Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989)
Шрифт:
Через десять минут легкая лодочка подошла к тростникам, и Лаеннек со своим негром, вооруженный с ног до головы, без шума проскользнул в лес.
Уале, хорошо выдрессированный для этих экспедиций, замыкал шествие, ожидая, чтобы сигнал хозяина вызвал его вперед.
Только что высокая трава закрылась за ними, как Гиллуа и Барте принялись напрасно прислушиваться: никакой шум не долетал до них.
Огонь все сиял так же ярко, бросая красноватый отблеск на берег и листья больших деревьев, и ничто не нарушало ночной тишины, кроме легкого плеска воды
Часы проходили медленно и однообразно, не внося никакой перемены в положение путешественников, оставшихся в лодке. Незадолго до рассвета таинственное пламя мало-помалу угасло. И когда взошло солнце, облив пурпуром и золотом воды Конго, Лаеннека и его спутника еще не было в лодке.
2. Борьба. — Страшный пир
Беспокойство молодых людей дошло до крайней степени, и, только вспоминая последние слова Лаеннека, они могли кое-как сдержать свое нетерпение. Им хотелось броситься в лес и отыскивать ушедших.
С того места, где они находились, из чащи тростника и корнепусков, они могли следить за течением реки только в самом ограниченном районе; на берегу же высокая трава и ветви деревьев представляли между ними и лесом непроницаемый лиственный занавес.
Когда, вне себя от волнения, юноши обратились к Буане, молодая негритянка отвечала им, самоуверенно улыбаясь:
— Господин бодрствует, он придет, я всю ночь слышала его сигнал.
— Сигнал? — спросил Барте, вне себя от изумления.
— Да, белый человек разве не слыхал криков тано?
— Как! Этого зловещего пения могильщика (ночная птица, пожирающая трупы)!..
— Кунье и Момту-Самбу подражали ей по очереди, чтобы показать нам, что все идет хорошо.
— Зачем же ты не предупредила нас?
— Два белых человека разговаривали между собой, они ни о чем не спрашивали Буану, и она думала, что господин научил их лесному языку.
— Итак, ты думаешь, что он скоро к нам придет?
— Да, потому что уже более часа, как я…
В эту минуту слова замерли на губах молодой негритянки.
Послышался жалобный крик, но такой слабый и далекий, что только тонкий слух Буаны мог уловить его.
— Что там такое? — спросил Барте, удивленный этим внезапным молчанием.
— Послушайте, тано говорит.
Пронеслись два звука, на этот раз несколько громче, но второй крик еще не затих, как молодая негритянка бросилась с необыкновенной быстротой к веслу и оттолкнула лодку на шесть метров от берега.
— К карабинам! К карабинам! — вскричала она.
Молодые люди схватились за оружие. Как раз вовремя.
Дикий вой раздался на берегу, и какой-то негр, бросившись в воду с копьем в руке, уцепился за пирогу. В мгновение ока Буана схватила топор, которым Кунье прежде резал лианы и хворост, и раскроила череп негру.
Второй негр бросился вслед за своим товарищем, но, прежде чем успел подоспеть к нему на помощь, был убит из карабина Барте. Гиллуа готовился оказать такой же прием третьему разбойнику, но негритянка сильно гребла, и негры, оставшиеся на берегу, устрашенные ли участью своих товарищей или рассудив, что расстояние от пироги было теперь слишком велико, только усилили свои крики и пускали стрелы, падавшие в воду около беглецов.
Предупрежденная двумя криками тано, которые по своему звуку означали «берегись», Буана спасла жизнь своим двум спутникам и себе.
Сигнал был дан Кунье.
Лодка продолжала продвигаться на середину реки, как вдруг сцена переменилась. Два выстрела из леса положили конец бессильным демонстрациям негров, и громкий голос Лаеннека приказал собаке:
— Геп! Геп, Уале! Геп!
Собака бросилась прыжками через высокую траву; за собакой бежали ее хозяин и Кунье.
Радостные «ура», раздавшиеся с лодки, приветствовали их появление, а Гиллуа и Барте приготовились играть свою партию в начинавшейся борьбе.
Увидев новых врагов, преградивших им дорогу в лес, испуганные смертью своих товарищей, негры потеряли голову и бросились в реку, чтобы попытаться ускользнуть вплавь. Их оставалось только шестеро, а когда Лаеннек и Кунье скрестили выстрелы с выстрелами из лодки, только двое.
Буана гребла так искусно, что перерезала им дорогу.
— Ни один не должен спастись, — закричал Лаеннек своим друзьям, — или мы погибли!
Тогда произошла страшная сцена.
Уале бросился в реку; один из беглецов нырнул, но собака последовала за ним под воду, и несколько минут спустя вода на значительном пространстве окрасилась кровью… Потом громадная голова дога высунулась из воды; приметив последнего негра, делавшего отчаянные усилия, чтобы добраться прежде пироги до противоположного берега, собака решительно бросилась за ним в погоню.
Несчастный принялся испускать умоляющие крики и, переменив тактику, поплыл прямо к лодке, надеясь доплыть до нее, прежде чем его догонит собака.
Выстрел из карабина мог бы прекратить это страшное зрелище, но Барте и Гиллуа и не подумали об этом; стрелять в человека, который не мог им вредить, казалось им убийством, а сам Лаеннек отодвинул ствол ружья, направленный Кунье в беглеца, и дал своей собаке сигнал остановиться.
Собака была так хорошо выдрессирована, что, несмотря на горячий пыл преследования, не подумала ослушаться.
В эту минуту негра принял на лодку Барте, а осторожная Буана связала ему руки за спиной веревкой из волокон растений.
Через несколько минут пирога опять пристала к берегу, и все члены маленького каравана соединились.
Кунье занял свое обычное место, и четыре друга обменялись горячим рукопожатием.
— Вы нас спасли во второй раз! — сказал Барте.
— Не будем говорить об этом, — просто ответил Лаеннек, — мы все исполнили наш дружеский долг; но мы поддались великодушию, которое может стоить нам дорого.