«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы
Шрифт:
Пушкинские наблюдения, знания, почерпнутые из книг о Востоке и из бесед с востоковедами, нашли свое отражение во многих его поэтических и прозаических творениях. Недаром В.Ф. Одоевский говорил о Пушкине: «Он умеет освещать обширную массу познаний своим поэтическим ясновидением».
«Вперед, вперед, моя исторья!»
Воскресить век минувший во всей его истине
В третьей главе «Евгения Онегина» Пушкин заинтриговал своих читателей туманным обещанием написать когда-нибудь «роман на старый лад», пересказать «преданья русского семейства» (VI, 57). Строки эти традиционно связываются с замыслом исторического романа о царском арапе 139 .
139
См., например: Анненков
Вспомним, что, по словам Вульфа, «главная завязка» нового пушкинского романа должна была состоять в семейной коллизии – «неверность жены сего арапа». («Вот историческая основа этого сочинения».) Еще в 1824 году (в конце октября) Пушкин попытался отразить историю женитьбы своего прадеда в стихотворном наброске «Черный ворон выбирал белую лебедушку»:
Как жениться задумал царский арап,Меж боярынь арап похаживает,На боярышень арап поглядывает.Что выбрал арап себе сударушку,Черный ворон белую лебедушку.А как он, арап, чернешенек,А она-то, душа, белешенька. (II, 338)Исследователи обратили внимание на возможную связь этого отрывка, написанного в форме народной песни, со сказовой манерой няниных повествований об «арапе» 140 . Действительно, пушкинский набросок во многом сохраняет и передает стилистику русских свадебных песен. Сравним его, например, с сибирской свадебной песней конца XIX века, обращенной к невесте:
Выбирай-ко себе, дитятко,Из князей ты себе княжича,Из бояр себе боярина;Выбирай сужено, ряжено,Удалого добра молодца 141 …140
См.: Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина. М., 1967. С. 242; а также: Сидельников В.М. Пушкин и народная поэзия (в кн.: Пушкин на Юге. Кишинев, 1958. С. 320).
141
Цит. по: Русские свадебные песни Сибири. Новосибирск: Наука, 1979. С. 43. Ср. с сюжетом другой русской свадебной песни:
Как по морю, морю синемуПлыло стадо лебединое.Вперед стада – лебедушка белая —Хвалилася, выхвалялася:Никто меня не убьет, не расшибет.С отколь взялся злой сизой орел,Разбил стадо лебединое…Интересное наблюдение делает Пушкин в своем «Путешествии из Москвы в Петербург»: «Вообще, несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание – или жалоба красавицы, выданной замуж насильно; или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный» (XI, 255).
Н.Я. Эйдельман отметил, что история «черного ворона» и белой лебедушки» взята Пушкиным из так называемой «немецкой биографии» А.П.Ганнибала 142 . Думается, однако, что стихотворный набросок 1824 года уже содержит некоторое романтическое переосмысление биографии прадеда. В самом деле, в нем заложен «сюжетный ход» будущего романа: не просто женитьба арапа, а непременно на боярской дочери, на представительнице высшей русской аристократии 143 .
142
См.: Эйдельман Н.Я. Ганнибалов колокольчик // Наука и жизнь. 1983. № 10. С. 53.
143
Этот отрывок пушкинисты давно связывают с замыслом романа о царском арапе (см.: А.С.Пушкин. Сочинения и письма. Под редакцией П.О.Морозова. Т. V. СПб., 1904. С. 5). Н.О.Лернер предположил, что, «по всей вероятности, к роману должна была относиться сложенная Пушкиным песенка, которую, может быть, поэт намеревался вложить в уста девушек – наперсниц боярышни, выдаваемой по царскому приказу за ненавистного арапа» (Лернер Н.О. Проза Пушкина. Изд. 2-е. Птг.-М., 1923. С. 31). В.И.Чернышев считал, что «во время написания этого отрывка Пушкин воображал иной план рассказа и другую обрисовку положений» (Чернышев В.И. Стихотворения А.С.Пушкина, написанные в стиле русских народных песен. Slavia, 1929. Ч. VIII, ses. 3. С. 287).
Одновременно (в октябре 1824 года) Пушкин написал обширное авторское примечание к 1-й строфе I главы «Евгения Онегина» об Абраме Петровиче Ганнибале, в последующих изданиях автором опущенное. Оно начиналось словами: «Автор со стороны матери происхождения африканского» и заканчивалось следующим обещанием: «В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических записок 144 , странная жизнь Аннибала известна только по семейственным преданиям. Мы со временем надеемся издать полную его биографию» (VI, 655).
144
Ср. с более поздним пушкинским наблюдением: «…Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…» («Путешествие в Арзрум», VIII, 452).
В этом же примечании уже содержится «отправной пункт и в сущности канва» (по определению Д.П.Якубовича) будущего романа о царском арапе: «18-ти лет от роду Аннибал послан был царем во Францию, где и начал свою службу в армии регента; он возвратился в Россию с разрубленной головой и с чином французского лейтенанта. С тех пор находился неотлучно при особе императора» (VI, 654). Таким образом, намерение обратиться к жизнеописанию прадеда у Пушкина созрело. Стихотворный набросок «про черного ворона» свидетельствовал о том, что Пушкин искал форму, жанр произведения о царском арапе. Слишком многое напоминало о прадеде в старом Ганнибаловом парке Михайловского. Не случайно 20 сентября 1824 года возникает стихотворное послание к Языкову:
В деревне, где Петра питомец,Царей, цариц любимый рабИ их забытый однодомец,Скрывался прадед мой Арап,Где, позабыв ЕлисаветыИ двор, и пышные обеты,Он думал в охлажденны летыПод сенью липовых аллейО дальней Африке своей, —Я жду тебя… (II, 322–323)Исследователи справедливо отмечают, что псковская ссылка поэта во многом определила его возросший интерес к ганнибальской линии своей родословной. Конечно, пребывание в дедовских владениях этот интерес усиливало, но можно привести доказательства того, что еще раньше, в годы южной ссылки, например, Пушкин задумывается о судьбе своих прославленных «арапских» предков. Жизнь и славные деяния Ганнибалов – это «сквозной сюжет» (выражение Ю.М. Лотмана) в пушкинском творчестве.
Уже в начале двадцатых годов Пушкин опрашивает оставшихся в живых свидетелей подвигов сына царского арапа – И.А. Ганнибала – Наваринского героя. «Его постановления доныне уважаются в полуденном крае России, где я в 1821 году видел стариков, живо еще хранивших его память» (XIII 313), – сказано в «Начале автобиографии». Устное предание – важнейший для Пушкина исторический источник, бесценный и незаменимый. (Недаром много лет спустя, собирая материалы по истории пугачевского бунта, он отправится в Оренбургскую губернию – опрашивать свидетелей крестьянской войны.)
И первая встреча юного поэта с двоюродным дедом П.А. Ганнибалом в 1819 году в Псковской губернии тоже не случайно оказалась «пришпиленной к бумаге»: Пушкин понимал, что разговаривал с главою ганнибальского рода 145 !
В конце января – начале февраля 1825 года Пушкин пишет брату Льву: «Присоветуй Рылееву в новой его поэме 146 поместить в свите Петра I нашего дедушку. Его арапская рожа произведет странное действие на всю картину Полтавской битвы» (XIII, 143).
145
Подробнее см.: Эйдельман Н.Я. Пушкин. История и современность в художественном сознании поэта. М., 1984. С. 33.
146
Речь идет о поэме К.Ф. Рылеева «Палей» (1825). Здесь Пушкин предвещает важнейший прием своего будущего романа: «экзотика арапа на историческом фоне» (подмечено Д.П. Якубовичем).
Летом 1825 года Пушкин узнает, что его двоюродный дед Петр Абрамович находится при смерти. «Я рассчитываю, – сообщает поэт П.А. Осиповой в Ригу, – еще повидать моего двоюродного дедушку, старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда» (письмо от 11 августа 1825 года, оригинал по-французски; XIII, 205, 543). Поездка состоялась, и в руки Пушкина перешли фамильные бумаги старого арапа (в том самом ганнибальском кованом дорожном сундучке, который сейчас выставлен в Музее-квартире Пушкина на Мойке).