«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы
Шрифт:
Можно, наверное, привести и дополнительные доводы в пользу версии С.А.Фомичева. Сам Пушкин, опубликовав в «Литературной газете» 1 марта 1830 года отрывок из третьей главы своего исторического романа, озаглавил его «Ассамблея при Петре 1-м» 189 (а не Петре Великом!) – VIII, 533. В тексте романа с именем царя преобладает сочетание «Петр Первый». Например, регент вручает письмо Ибрагиму: «Это было письмо Петра 1-го», – пишет Пушкин (VIII, 8), что тоже косвенно свидетельствует, на наш взгляд, об искусственности конструкции «Арап Петра Великого».
189
В «Повестях, изданных А. Пушкиным» (1834) эта же глава была опубликована под авторским названием «Ассамблея при Петре Первом».
Сила
И все-таки сомнительно, чтобы Пушкин оставил в названии своего романа пышный титул «Петр Великий». Ведь, несмотря на смену исторических «декораций», еще не устарел «Совет эпическому стихотворцу», данный К.Н. Батюшковым в эпиграмме 1810 года:
Какое хочешь имя дайТвоей поэме полудикой:Петр длинный, Петр большой,Но только Петр Великий —Ее не называй 190 .«Чтоб эпиграфы разбирать»
Эпиграф (м.) – изреченье, которое писатель, как значок или знамя, выставляет в заголовок своего сочиненья…
190
Эпиграмма была направлена против поэмы С.А. Ширинского-Шихматова «Петр Великий, лирическое песнопение в 8 песнях». Цит. по: Батюшков К.Н. Нечто о поэте и поэзии. М., 1985. С. 83.
«Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена. Издатель. 19 окт. 1836». Так заканчивается пушкинская «Капитанская дочка». Это обращение к читателям – конечно, маленькая мистификация автора. В нем все вымышлено – кроме сообщения о работе с эпиграфами. Оно приоткрывает нам «авторскую кухню», показывает значение, которое придавал Пушкин смыслу и месту эпиграфа в романе.
Для «Царского арапа» Пушкин тоже тщательно подобрал эпиграфы, выписал их на отдельном листе. Только к двум главам – первой и четвертой – автор сам определил эпиграфы, а остальные условно соотнесли по главам редакторы посмертных изданий. Они же предположительно выделили и общий эпиграф к роману – языковскую строчку – «Железной волею Петра преображенная Россия».
До сих пор – в отсутствие ясно выраженной авторской воли – правомерность подбора эпиграфов к главам романа оспаривается многими исследователями. И хотя в популярных изданиях пушкинской прозы эпиграфы как ни в чем не бывало красуются перед каждой главой, в научных собраниях сочинений Пушкина присутствуют только два, выбранные самим автором: «Я в Париже: // Я начал жить, а не дышать. (Дмитриев. Журнал путешественника)» – перед первой главой и строки из «Руслана и Людмилы» («Не скоро ели предки наши…») – перед четвертой.
Виктор Шкловский в «Заметках о прозе Пушкина» высказал предположение, что языковский эпиграф должен был относиться не ко всему роману, а только к пятой главе 191 . Выписанная Пушкиным цитата из Баратынского («Уж стол накрыт, уж он рядами // несчетных блюд отягощен…») первоначально, по мнению Шкловского, предназначалась в качестве эпиграфа к четвертой главе («Обед у русского боярина»), но затем была заменена словами из «Руслана и Людмилы». (Нельзя, правда, исключать, что эпиграф из Баратынского был предназначен к ненаписанной главе о свадебном пире!) Шкловский также считает, что первый эпиграф пушкинского списка («Я тебе жену добуду // Иль я мельником не буду») дает несколько ироническую характеристику настойчивости Петра в сватовстве. Далее В.Шкловский пытается при помощи эпиграфов реконструировать возможное развитие сюжета романа: «Два последних эпиграфа особенно любопытны.
191
Шкловский В.Б. Заметки о прозе Пушкина. М., 1937. С. 33.
Предпоследний эпиграф – это след главы, в которой должно было быть изображено колебание невесты.
192
Пушкин здесь, очевидно по памяти, цитирует близко к тексту слова Протогена (действие III, явл. 3) из примечания Кюхельбекера к «Отрывку из путешествия по Германии» (1824). См.: Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 29. В.С. Листов видит в этом эпиграфе указание на возможное сюжетное движение романа о царском арапе: «У стрелецкого сироты при неблагоприятной развязке еще больше поводов «завтра ненавидеть» того, кто вчера казнил отца, а сегодня, допустим, разлучает с любимой девушкой или ссылает в дальнюю крепость» (Пушкин. Исследования и материалы. Т. XIII. Л., 1989. С. 121). См. об этом в главе «Стрелецкий сын» настоящей книги.
Последний эпиграф мог предшествовать главе, в которой любовь Ганнибала сменялась бы жаждой славы» 193 .
Значение эпиграфа в пушкинской поэтике давно замечено.
В.Шкловский, произвольно трактуя последовательность эпиграфов к «Царскому арапу», по-своему прав: раз уж не сохранился авторский план романа, то почему бы не попробовать проследить этот план по списку эпиграфов?
И здесь мы вплотную подходим к важнейшему вопросу, связанному с «Царским арапом»: как должен был заканчиваться роман?
193
Шкловский В.Б. Заметки о прозе Пушкина. С. 32–33.
«Даль свободного романа»
Исследователь прозы Пушкина, Н.Н. Петрунина права, когда пишет, что «невозможно предугадать конкретных путей движения творческой мысли Пушкина, характера художественных его свершений, так как каждый шаг вперед сопровождался у Пушкина-прозаика новыми творческими открытиями, имевшими принципиальное значение для будущего всей русской прозы» 194 .
194
Петрунина Н.Н. Проза Пушкина и пути ее эволюции // Русская литература. 1987. № 1. С. 60.
Предугадать действительно невозможно. Но попытаться проследить направления этой творческой мысли, увидеть ориентиры, самим поэтом расставленные, – его «зарубки» и «сигнальные огни» – можно и должно.
Роман был оставлен, прерван в самом зените. Но Петровская эпоха продолжала будоражить воображение художника, возникшие вопросы настоятельно требовали ответа. Пушкин все больше и больше погружался в исторический материал, пропускал его через себя, познавал свой XVIII век. «Об этом веке он заботливо собирал сведения и знал много, – отметил историк В.О. Ключевский. – Он мог рассказать о нем гораздо больше того, что занес в свои записки, заметки, анекдоты и т. п.» 195 .
195
Русская мысль. 1880. № 6.