Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]
Шрифт:
Его голос стал страшным.
— По моему приказу каждый грамм расщепляющих материалов, о существовании которых мне было известно, был захоронен в море в тот же день, когда я основал это государство. Я знал, что у меня на службе немало предателей, но что есть безумцы, которые снова начинают этот ужас, даже представить себе не мог!
Он обернулся и уставился на висевшую на противоположной стене картину с изображением солнца, играющего в листве деревьев.
— Я дрался с ними, когда они сжигали библиотеки, плавили алмазы работы Челлини, топтали Мону Лизу в руинах Лувра. Я спасал один фрагмент там, другой осколок здесь, всегда говоря себе при этом, что еще не слишком
Наступил крах промышленности, сельского хозяйства, семьи. Даже среди лежавшего вокруг нас изобилия, людей заботили только три вещи: золото, спиртное и женщины.
Я должен признаться, что уже почти потерял всякую надежду. Я пытался возродить дух восстановления, чтобы избежать того дня, когда опустеют разграбленные склады, но это все было тщетно. Только мое жестокое военное правление удерживает этот мир от полной анархии. Повсюду вокруг меня сильное разложение. В моем собственном доме, среди ближайших советников, я только и слышу разговоры о дальнейшем вооружении, карательных экспедициях, подавлении, возобновлении войны с остатками человечества, живущими за пределами нашего островка порядка. Напрасная война, бессмысленное сверхгосподство ныне мертвых наций. Они надеялись потратить наши скудные ресурсы на дальнейшее уничтожение любых следов, которые могли остаться от достижений человечества, только для того, чтобы склонить их перед нашей верховной властью.
Когда он посмотрел на меня, я вспомнил выражение «лучезарный взгляд».
— Теперь мои надежды возрождаются, — сказал он. — Вместе с братом мы одержим окончательную победу.
Я обдумывал это. Империум дал мне все полномочия. И я мог воспользоваться ими по своему усмотрению.
— Думаю, что могу заверить вас, — начал я, — что самое худшее уже позади. У моего правительства неистощимые ресурсы, вы можете просить все, что вам нужно — людей, снаряжение, оборудование. Мы же просим у вас только одного — дружбы и справедливости между нами.
Он откинулся назад, закрыв глаза.
— Долгая ночь кончилась, — тихо прошептал он.
Были еще важные пункты, которые надо было обсудить, но я был уверен, что Байард был представлен и передо мной и перед Империумом в совершенно неправильном свете. Меня ошеломило, как это Имперская Разведка была введена в заблуждение и с какой целью? Ведь Бейл говорил, что имел здесь усиленную группу лучших агентов. Существовала также проблема переброски меня назад в мир Ноль — Ноль, мир Империума. Байард совсем не упомянул об аппаратах Максони — Копини. Фактически, размышляя над его словами, я пришел к выводу, что он говорил так, как будто они вовсе не существовали. Возможно, он утаивал их от меня, несмотря на внешнюю искренность.
Байард открыл глаза.
— Мы, кажется, уже достаточно позанимались государственными делами, — засмеялся он, — думаю, что неплохо было бы немного отпраздновать нашу встречу. Не знаю, разделяете ли вы мое желание попировать экспромтом, пользуясь таким случаем?
— Я очень люблю кушать ночью, — засмеялся я, — особенно, когда не пообедаешь днем.
— Вы — истинный Байард, — в тон мне отозвался Брайан и протянул руку к стоящему рядом со мной столику и нажал кнопку. После этого он откинулся на спинку кресла, соединив кончики пальцев перед грудью.
— И поэтому мы должны теперь думать о меню, — задумчиво проговорил он, поджав губы. — Думаю, что вы будете не против, если я возьму на себя роль хозяина в выборе блюд. Посмотрим, похожи ли наши вкусы так же, как мы сами.
— Отлично! — кивнул я.
Раздался слабый стук в дверь. Как только Брайан отозвался, она открылась и вошел человек лет пятидесяти, невысокий и с печальным лицом. Он увидел меня, пришел в замешательство, затем лицо его стало бесстрастным. Он подошел к креслу диктатора, выпрямился и произнес:
— Я постарался прийти как можно быстрее, майор.
— Чудесно, чудесно, Люк, — поднял успокаивающим жестом руку Байард. — Вольно. Мой брат и я голодны. У нас особый голод, и я хочу, чтобы ты, Люк, постарался так, чтобы наша кухня не краснела перед таким гостем.
Краешком глаза Люк взглянул в мою сторону.
— Я уже отметил, что господин чем-то похож на майора, — сказал он. — Поразительное сходство, вернее. Что ж, — он посмотрел в потолок. — Я полагаю, что можно начать с очень сухой мадеры 1875 года. Затем мы возбудим ваш аппетит устрицами под белым соусом «Шабли Вудезар». Думаю, что осталось немного 29 года.
Я подался вперед. Все это звучало весьма заманчиво. Раньше мне уже доводилось пробовать устрицы, но вина здесь были настолько изысканны, что я о таких только слышал.
— …Двойной бульон из печени. К первому блюду подадим красное бургундское, «Конти», 1904 года.
Брайан внимательно выслушал все меню, и дал свое добро. Люк тихо удалился. Если он сможет ничего не забыть из всего этого, то он именно тот официант, о котором можно только мечтать.
— Люк при мне находится очень давно, — заметил Брайан, перехватив мой взгляд, направленный вслед удаляющемуся Люку. — Очень верный, преданный друг. Вы заметили, что он называет меня майором? Это было мое последнее официальное звание во французской армии перед крушением. Позднее меня выбрали командиром полка уцелевших вояк после Гибралтарской битвы, когда мы поняли, что остались предоставленными сами себе. Еще позже, когда я понял, что нужно делать, я принял на себя задачи возрождения, мне мои последователи присваивали все более высокие титулы. Признаюсь, что некоторые из них я сам себе присваивал, поверьте, что это было необходимой психологической мерой. Но для Люка я всегда оставался майором. Сам же он был старшим поваром нашего полка.
— Мне почти неизвестно, что происходило в последние годы в Европе, — сказал я. — Не могли бы вы дать информацию.
Он задумался на несколько минут.
— Это были годы непрерывного скатывания под уклон. И все это началось с самого первого дня этого несчастного Мюнхенского мира в 1919 году. Америка одна осталась противостоять Срединным державам и поэтому она пала после массированного бешеного нападения в 1932 году, казалось, что мечта кайзеров о господстве Германии над миром близка к осуществлению. Но вскоре в покоренных странах вспыхнули восстания. Я получил звание старшего лейтенанта французской армии, которая начала партизанскую войну. Мы были передовым отрядом организованного сопротивления в Европе и нашему примеру последовали во многих странах. Люди, казалось, больше не желали быть рабами. В те дни мы были полны радужных надежд.
Но проходили годы и безысходность положения изматывала нас. Наконец, во время какого-то дворцового переворота, кайзер был свергнут, и мы решили использовать предоставившуюся возможность для совершения последнего штурма. Я вел свой батальон на Гибралтар и получил пулеметную очередь возле самого берега.
Я никогда не забуду те часы агонии, когда я лежал в полном сознании в палатке хирурга. Морфий уже давно закончился, и врачи старались поскорее вернуть бойцов на поле боя, занимаясь лишь легкими ранеными. Я же уже не мог принимать участия в бою, и мною занялись лишь после всех. Это было логично, но тогда я не хотел понимать.