Берег мистера Моро
Шрифт:
Волны росли, набирая массу. Иногда Говарду не удавалось сделать упреждающий маневр, и тогда стаксель начинал оглушительно хлопать, а водяные валы перекатывались через палубу, снедаемые жаждой сначала подранить яхту, развернув бортом к волне, а потом добить ее, раскроив корпус.
Выдерживать курс было непросто, и вскоре Говард чувствовал себя так, будто побывал спарринг-партнером у чемпиона мира по боксу в тяжелом весе. И тот отделал его так, что живого места не осталось. Однако Говард держался, да и «Снежинка» старалась, одолевая волну за волной, не желая подводить безмерно уставшего рулевого.
На исходе шестого часа этой дикой скачки по пенным гребням, Говард услышал нарастающий рев, – так же страшно, наверное, в свое время ревели трубы Иерихона.
Он обернулся.
На яхту надвигалась бродячая волна-убийца!
Возникшая из сложения двигающихся в разных направлениях водяных пиков,
Говард вцепился в румпель, удерживая яхту кормой к волне, и вжался спиной в стенку кокпита. Он смотрел, как вздымается волна-убийца. Будто завороженный, он не мог отвести глаз от этого кошмарного и одновременно чарующего зрелища. Вот она уже в пол неба, вот уже от неба ничего не осталось, ни единого лоскутка. Только вода, кружево пены и раздирающий барабанные перепонки грохот. Сейчас «убийца» обрушится…
И она обрушилась!
Говарда вышвырнуло из кокпита. Он барахтался в воде, не зная, где верх, где низ, и тут «Снежинка», дрожавшая будто в ознобе, стала всплывать. И всплыла, освободившись от мертвенных объятий океана.
На четвереньках пробравшись к румпелю, Говард попытался развернуть яхту, но это ему не удалось.
Волны с грохотом бились в ее борт. Изорванный стаксель полоскался в порывах ветра, не давая тяги.
Надо было срочно выбрасывать плавучий якорь 29 .
Говорят, человеку неведом предел его прочности. А Говард и не собирался сдаваться. Он еще поборется, он еще поглядит, где она – та черта, за которой опускаются руки и смерть принимается, как избавление. Только бы яхта выдержала…
29
Мешок конической формы с обручем, который выпускают на тросе с кормы;
упираясь в воду, он удерживает судно перпендикулярно волнам
Он откинул крышку специального контейнера на корме и достал плавучий якорь. Он не успел закрепить его тросом, как услышал за спиной зловещий треск. Обернувшись и подняв голову, он увидел переломленную краспицу 30 . Просвистел лопнувший ахтерштаг 31 . Через секунду мачта, как подрубленная, повалилась вперед.
«Снежинка» накренилась, Говард упал, выпустив плавучий якорь из рук. Тот кувыркнулся по палубе и улетел за борт.
30
Краспицы – перекладины на мачте, через которые проходят тросы,
своим натяжением придающие мачте прочность в поперечном сечении
31
Ахтерштаг удерживает мачту с кормы, бакштаг –с носа
В любой момент яхта могла перевернуться и затонуть. Говард выхватил нож – тот самый, «память об Англии». Он привык к нему и всегда держал при себе – на ремешке у пояса, естественно, не как сувенир, а как необходимейшую в плавании на паруснике вещь. Послушное пружине, отточенное до остроты бритвы лезвие спринг-найфа выскочило из ручки, и Говард стал кромсать сплетенные из синтетических нитей снасти, удерживающие мачту возле яхты. Но против стальных жил нож был бессилен. Говард пустил в ход кусачки, тоже пристегнутые к поясу. Вот поддалась последняя жила, и, освободившись от непосильного груза, «Снежинка» заплясала на волнах, словно необъезженная лошадь, норовящая сбросить седока.
* * *
– Ты ковбой! – сказал Матти.
– Почему ковбой?
– Они все тупые.
– Это ты зря…
– Ладно, – кивнул Болтон. – Сумасшедшие. Тебе что, острых ощущений не хватает? Слетай в Лас-Вегас, спусти в казино тысчонку-другую, разогрей кровь. Не вдохновляет? Тогда мотани куда-нибудь в дебри – на Аляску, в Амазонию, в пустыню Калахари, на худой конец в Йеллоустонский национальный парк. Хочешь – с Мэри, а хочешь покуролесить напоследок перед свадьбой – прихвати девчонку посимпатичнее, покувыркайтесь там, пристрели пару оленей, поймай десяток лососей – и назад.
– Не хочу.
– Ну, чего тебе надо? Чего не хватает? Мэри достала? Так брось ее! Ты жених завидный, только мигнуть – налетят, облепят, вздохнуть не дадут. Работа? Побойся Бога! Где еще такую найдешь? Дом, машина, яхта – на все хватает с избытком. Через пару лет тебе обеспечено теплое местечко в правлении банка. И ты готов все это отправить псу под хвост? Ха! Кого ты пытаешься обмануть?
– Но я же объяснил!
– Что объяснил? Ты ничего не объяснил. Я сижу в этом проклятом Айдахо, разбираюсь с бумагами и кретинами из нашего филиала, и вдруг получаю послание по электронной почте. Мол, так и так, Его Величество Говард Баро имеет честь сообщить своему лучшему другу Матиасу Болтону, что он покидает банк и уезжает из Чикаго, потому что ему все надоело. И ты считаешь это объяснением? Я – нет. Я хватаю трубку, я звоню тебе, я спрашиваю, что случилось, а в ответ слышу какой-то детский лепет. О'кей, не все можно доверить компьютеру и мобильной связи. Я мчусь в аэропорт и лечу в Чикаго. В офисе тебя нет, но полным-полно слухов, что ты затеваешь какой-то бизнес на стороне, но делаешь это в строжайшей тайне, пичкая окружающих сказочками о сладости безделья. В это, разумеется, никто не верит. Я тоже не верю, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы принять весь этот бред за чистую монету. Я отправляюсь в «Эльдорадо» и нахожу тебя здесь со стаканом «Чивас Ригал» в руке. Я спрашиваю, что стряслось, что произошло такого-эдакого за время моего отсутствия. И что же? Вместо правды ты несешь околесицу.
– Но, Матти, я ухожу из банка не для того, чтобы открыть собственное дело. Просто ухожу. Буду жить, ходить на яхте…
Друг поставил стакан на стол – так, что виски выплеснулось, а кусочки льда возмущенно звякнули.
– Это я уже слышал. Значит, продолжаешь темнить… Ну, допустим, все так и есть. Ты уходишь… А что скажет об этом Мэри? Думаешь, она обрадуется, что отныне ты не будешь делить свое внимание между без пяти минут супругой и работой, а принадлежать ей и только ей? Учти, она девушка здравомыслящая, практичная, ей твое решение может оказаться не по вкусу. Ладно, не будем о Мэри. За ее будущее можно не беспокоиться, папаша Хиггинс купается в миллионах, и любимую дочурку без опеки не оставит. Не будем и о твоей матери, женщине состоятельной, хотя так волновать ее на старости лет жестоко. С этим-то ты согласен? Но не будем о них. Поговорим обо мне. Ты вспомнил о своем верном друге Матти, когда заявлял руководству о своем уходе? Ты хоть понимаешь, что кидаешь меня на растерзание хищникам? Я не такой умный, как ты, я на двадцать ходов вперед просчитывать не умею. Все, что у меня есть, это наша дружба, твоя поддержка плюс чуть-чуть врожденного обаяния, на котором, увы, далеко не уедешь! Это ведь твоя заслуга, что я оказался рядом с тобой. Кем я был? Сержантом, в подчинении у которого был не самый худший солдат американской армии Говард Баро. Мы вдвоем глотали кувейтскую пыль, мы пили мерзкую, обеззараженную таблетками воду из пустынных колодцев, чей привкус до сих пор на моих губах. Когда ты вывихнул ногу, и я тащил тебя на загривке по пескам, я не рассчитывал на благодарность. Но три года спустя ты нашел меня, ты уговорил меня уйти из армии, ты оплатил мою учебу в колледже, прельстив радужными перспективами. Наконец, ты взял меня в банк. За твоей спиной мне было так спокойно, что я даже перестал беспокоиться о будущем, оно казалось радужным. И вот ты уходишь… Да ты понимаешь, Говард, что через неделю после твоего официального ухода от меня и косточек не останется? Сожрут и не подавятся. И что дальше, что меня ждет? У меня пока нет ни достаточного опыта, ни веса, ни имени, чтобы найти работу не хуже той, с которой меня выставили. И у меня нет такого счета в банке, как у тебя. Я не могу позволить себе побездельничать год-другой, тихо-мирно ожидая, когда судьба вознаградит меня золотым слитком за терпение и покорность. Я должен работать и зарабатывать на жизнь! Но это ты, Говард, приучил меня к дорогим винам, хорошим машинам и хорошеньким женщинам, клубной карте и гаванским сигарам по 60 долларов за штуку. Ты виноват в том, что я не хочу возвращаться назад, к уличным проституткам, малолитражкам и «Лаки страйк» без фильтра. Назад мне путь заказан! Ты приручил меня, а теперь бросаешь.
– Извини.
Одним глотком Матти Болтон допил виски, встал и бросил зло:
– Засунь свои извинения в зад!
– Постой, – сказал Говард. – Я расскажу тебе о сестре.
– О какой сестре?
– О Кристине.
– Оставь. Нечего приплетать сюда сестру. У тебя нет сестры!
– Уже нет.
– И не было. Хочешь темнить – развлекайся. Но без меня!
Матти резко повернулся и направился к выходу. На ходу он кивнул бармену, который с непроницаемым лицом протирал за стойкой пузатые бокалы. Можно было не сомневаться, сегодня же подробности разговора двух приятелей, двух бывших приятелей, станут достоянием всех членов клуба «Эльдорадо».