Берег тысячи зеркал
Шрифт:
Он был так высоко? Что он там видел?
В тот момент меня даже не озаботил вопрос, кого он летал "истреблять", и вообще, зачем поднимал в воздух ненавистный агрегат. Это сегодня утром, Франко пояснил все за завтраком. Он, оказывается, сблизился со старшим солдатом Ю Чолем. От него и узнал, что вскоре отплывает авианосец, а с ним увезут машинки Сана. На них он патрулировал воздушное пространство в акватории острова, и поднимал истребитель по тревоге, когда с Кирибати взлетал очередной беспилотный разведчик.
Как это все чертовски
Кривлюсь, и от досады, закусываю губы, аккуратно прикасаясь к ссадинам. Будет шрам? Еще этого не хватало. В такой ситуации не радует даже загар, который так красиво лег на кожу.
— Вера, — я вздрагиваю, а по телу расползается волна тепла. Его голос я, наверное, узнаю даже сквозь сон. — Вера. Ты меня слышишь?
— Слышу, майор. Слышу. Что же вы сами примчались? Отправили бы солдат? — кисло огрызаюсь.
Мне можно. Я ранена, упала с высоты, а он самодур.
Я в своем праве.
Я едва не отскакиваю в сторону, когда рядом спружинивают тяжелые ботинки. Нет, они сами не могут прыгать. Поднимая медленно взгляд, смотрю на их владельца. Сан быстро отстегивается от страховки, а присев напротив, нагло и бестактно лапает.
— Майор Кан, вы не только летчик? Оказывает и скалолаз? А теперь в довесок и медик? — язвлю, а сама не могу оторваться от картины того, как он, молча, осматривает каждый ушиб и порез на моих ногах.
— Голова кружится? — быстро спрашивает, ощупывая лодыжку, а я растекаюсь лужей. Все-таки плюсы есть даже в такой ситуации. — Тошнота есть?
— Кружится, — шепчу, и веду взглядом вдоль очертания его плеч, рук, тела, и наконец, лица.
Сан быстро поднимает голову, а я рассыпаюсь на части. Это мой взгляд. Так на меня смотрел мой мужчина. Горло вяжет от комка слез, а глаза щиплет.
Скажи хоть что-то. Не молчи.
— Давно? — он обхватывает мое лицо руками, осматривает безумно, испуганно, и с такой тревогой, что я не выдерживаю.
— Давно. Слишком… давно, майор Кан, — шепчу, и плавно накрываю его руки своими.
Мы замираем, смотрим друг другу в глаза, и молчим, кажется вечность.
Как же ты смотришь. Господи. Пожалуйста, не отнимай то, что сводит меня с ума. Не отнимай свои глаза.
— Иди ко мне. Ты, наверное, испугалась. Все хорошо. Сейчас поднимемся наверх. Не плач… — его хриплый шепот добивает мои гормоны.
Они, буйно и ярко, тут же дают о себе знать. Дыхание становится глубоким, боль уходит, а за ней и страх. Все исчезает, как только Сан обхватывает мой затылок, притягивает и крепко прижимает к груди. От ласкового прикосновения к волосам, по спине бегут мурашки. Сан гладит меня по голове, пока наша дрожь не унимается. Он дрожит так явно, что возникает логичный вопрос: кто испугался больше?
Самодур.
Я цепко обхватываю его плечи руками и зло цежу, сквозь слезы:
— В следующий раз, мне пойти топиться в море, чтобы ты перестал меня игнорировать?
— Вера, — Сан осекает меня, а подняв на руки, осматривается. — Поговорим потом.
Я прищуриваюсь, но следом на спине простреливает сильная боль.
— Что? — Сан тут же опускает меня на ноги. — Больно? Вера?
Я поднимаю взгляд, а по щеке, какого-то черта, ползет слеза. Нет, она там не потому что ты смотришь на меня. Просто болит спина. Да, это все спина. Я ведь получила веревкой прямо по ней? Значит, потому плачу от боли.
Плачу, потому что ты обнял меня. Пришел за мной. Назвал опять по имени, и смотришь, как прежде.
Я хорошо знаю, что мной движет, когда сама тянусь к его губам, а обхватив рукой лицо, с дрожью целую. Не с голодом, не порывисто, без голых эмоций. Нет, не так. Я совершаю еще большую глупость — вкладываю в это прикосновение всю нежность и свою любовь.
Только бы он понял…
Но этого не происходит. Сан стоит неподвижно, а его глаза медленно тускнеют. Вот теперь я ощущаю боль в полной мере. Настолько четко, что голова действительно идет кругом.
— Почему… — начинаю, но Сан отстраняется и чеканит:
— Джеха. Спускай второй трос. Сколько ждать?
— Уже, — сверху доносится голос майора Пака.
— Так меня все руководство спасать явилось? — зло цежу сквозь зубы, пока Сан закрепляет на себе страховку.
— Так точно, профессор. А теперь прекратите истерить, и сосредоточьтесь на спасении. Мы не на прогулке… по Монмартру. Здесь опасно.
— Из вас сегодня остроумие прямо хлещет, майор.
— Рад угодить, — слышу не менее злой и холодный ответ, но замечаю, что блеск в глазах Сана вспыхивает опять.
Какая прелесть. Значит, мы играем все это время? Что ж, придется принять эти правила. Выхода нет. Это даже заводит.
— Тогда спасайте уже. Чего встали, майор спасатель? — парирую.
— Как вам будет угодно, профессор, — он резко, но все же бережно поднимает меня снова.
— Угодно-угодно, майор, — продолжаю холодно, а сама намеренно сдавливаю его шею рукой сильнее, а в плечо вонзаю ногти.
Это превентивная мера. Чтобы больше не игрался.
Сан сжимает губы в тонкую линию, а как только тросы натягиваются, холодно и отрывисто приказывает:
— Тяните.
Говорить о том, что у водопада развернули целую спасательную операцию нет смысла. Еще меньше его в том, чтобы сопротивляться Сану. Не успев встать на твердую почву, он кивает бойцам и Джеха, и меня кладут на носилки. Есть некая прелесть в том, что тебя несут двое мужчин, пока ты рассматриваешь пейзаж тропического леса. Даже боль не чувствуется так явно.
Только злость. Я его поцеловала. Сама потянулась и сделала первый шаг. А он встал столбом и приказал не устраивать истерик. Я разве это делала? Кажется, истерия в своем проявлении немного иная.