Берег варваров
Шрифт:
Я вспомнил об этом и вновь почувствовал неяркое, но мощное сияние — то самое, которое, по моему мнению, должно было стать источником энергии для неразрешимых противоречий. Тех самых, которые и должны были пережечь спасительный предохранитель. Пролетарий, пробирающийся к бессмертию под брюхом казачьей лошади, мухи в летнем Выборге — все это я увидел вновь и с отчаянием осознал, что ничего не изменилось. Что социальные и экономические отношения между людьми по-прежнему не зависят от воли каждого конкретного человека.
Единственным исключением был я. По крайней мере, на том этапе я имел возможность не вступать ни с кем ни в какие отношения. Пусть все в мире идет
Я заглянул в образовавшуюся щель и первым делом увидел поставленный посреди комнаты стол, на нем не было ровным счетом ничего — ни единого предмета. С противоположных концов к столу были приставлены два пустых стула. К одному из них был придвинут торшер, причем его плафон зачем-то повернули так, чтобы лампа непременно светила прямо в глаза тому, кто отважился бы сесть по другую сторону стола. Остальные вещи в комнате были расставлены по углам и вдоль стен таким образом, что помещение казалось практически пустым.
Только в этот момент я вдруг понял, что Маклеод, оказывается, уже успел освободить комнату. На кровати не было белья, книжные полки зияли пустотой, нигде не было видно и других принадлежавших Маклеоду вещей. Как и следовало ожидать, переезжая, он вымыл за собой пол. Я стоял в дверном проеме, прислушиваясь к биению собственного сердца. Инстинктивно я понял, что Маклеод, скорее всего, пытался уйти, а быть может, и бежать от серьезных неприятностей или даже опасностей, навалившихся на него. Куда именно он исчез, я сообразил не сразу. Впрочем, пришедший мне на ум ответ был абсолютно логичным и, не будучи опровергнутым, не нуждался в дополнительных вариантах: скорее всего, Маклеод перебрался вниз, на первый этаж, к жене, и теперь они оба были вынуждены мучиться в непосредственной близости друг от друга — в той самой близости, которую оба старались по возможности избегать.
Я закрыл дверь и спустился на улицу. Железная кованая калитка, ведущая к дверям квартирки Гиневры, была, как обычно, заперта. Я позвонил и стал привычно дожидаться, когда за дверью раздастся звук шаркающих шагов. К моему удивлению, Гиневра подошла к двери весьма бодрым шагом. Распахнув ее больше обычного, она широко улыбнулась мне и заявила:
— Бог ты мой, да я же тебя сто лет не видела. Давай-давай, заходи. У меня тут черт знает что творится. Столько проблем навалилось.
Проходя вслед за Гиневрой через прихожую, я почувствовал аромат каких-то крепких духов и заметил, как роскошно и даже не без изящества волочится по полу подол фиолетового бархатного халата Гиневры.
Она проводила меня в гостиную и рухнула в кресло.
— Нет, мне с этим никогда не разобраться.
— Да что же, в конце концов, случилось?
— Посмотри вокруг. — С наигранным отвращением на лице она величавым жестом обвела рукой комнату. Привычный порядок в помещении действительно был нарушен. По всему полу были в беспорядке расставлены и разложены как минимум два десятка коробок и свертков самых разных форм и размеров. Многие из них были открыты или же, наоборот, еще не запакованы, и их содержимое частично предстало
— Гиневра, — обратился я к собеседнице после некоторой паузы, — что ты собираешься делать со всем этим?
— Сама не знаю, — не то произнесла, не то простонала она. — Господи, во что я ввязалась.
С этими словами она, словно для того чтобы дать мне понять всю неимоверную тяжесть своего положения, запустила руки в коробку, стоявшую у ее ног, и, выудив из ее недр отрез дешевого набивного ситца, раскатала ткань на столе между нами. Со страдальческой гримасой на лице она выдохнула:
— А вот это? Зачем я, спрашивается, купила эту дрянь? Нет-нет, ты посмотри, он же тонкий — насквозь просвечивает. Чертова продавщица, я ведь чувствовала, что она мне это барахло просто впаривает.
— Интересно, как ты собираешься рассчитываться за все эти покупки? Тут никаких денег не хватит.
Гиневра посмотрела на меня с самым невинным видом.
— А я и не собираюсь покупать все это. Большую часть вещей я верну, а оставлю себе только то, что мне действительно очень нужно или просто понравилось.
Наклонившись ко мне поближе, она добавила:
— Вот только знать бы еще, что оставить. Если честно, никак не могу выбрать.
Я откровенно расхохотался:
— Гиневра, если уж ты заранее знала, что большую часть этого барахла все равно придется возвращать, зачем, спрашивается, было покупать и тащить его домой?
Она посмотрела на меня так, словно в моих словах не было не то что логики, но даже и капли здравого смысла.
— Да при чем тут это? Нет, Ловетт, ты не женщина, и тебе меня никогда не понять.
— И все-таки… Ты, когда скупала всю эту., скажем так, коллекцию, уже знала, что будешь возвращать большую часть, или всерьез думала, что сможешь рассчитаться за все это добро?
Гиневра задумалась над моими словами — с явной, надо сказать, неохотой. Скорее всего, никогда раньше она этим вопросом не задавалась.
— Не знаю, Ловетт, честное слово, не знаю. Наверное, я думала, что все это мне просто необходимо. Мне казалось, что вот это будет замечательно смотреться, а вот это окажется очень полезным… — Неожиданно в ее голосе послышалось раздражение, и она напустилась на меня: — Ну что ты ко мне пристал, в конце концов? От тебя вообще никакого толку. Помог бы хоть, что ли. Господи, ну и беспорядок.