Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3
Шрифт:
– После службы?
– Катя огорчилась.
– Этак тебя до самой ночи не будет.
– Угу!
– А ещё звонила... Нина, ну, ты её знаешь... Просила заехать, хочет исповедоваться.
– Ты её избаловал! Своим вниманием!
– Катя, она человек болящий...
– На голову она, прежде всего, болящая! А все остальные болезни она себе придумала!
– Но не могу же я отказать человеку в исповеди!
– Вот именно! Никогда никому не можешь отказать! Вот на тебе все и ездят как на верблюде!
–
– Ага! Подкинули!
– было видно, что Катя совсем огорчилась и даже разозлилась.
– Нашли молодого бойца! Будут теперь тебя эксплуатировать! Старослужащие!
– Ну, не молодого, конечно. Но в храме я теперь у них за новенького. Да ещё после той истории...
Днём, после двух соборований о. Максим почувствовал, что у него и впрямь что-то с голосом: совсем осип, говорить приходилось почти шёпотом. Однако с третьим соборованием вышла и вовсе закавыка: пожилой мужчина был почти без сознания, что-то бормотал, но на вопросы толком не реагировал.
– Вы хотите покаяться?!
– громким шёпотом кричал Окоёмов на ухо умирающему: - Исповедаться? Причаститься?!
– Давайте я скажу!
– твердо заявила хозяйка, по всей видимости жена тяжело болящего, женщина тоже уже не молодая, в цветастом и не очень свежем на вид халате.
– Толя! Толя!
– громко закричала она.
– Батюшка пришёл! Надо покаяться!
В ответ раздалось неопределённое мычание, из которого о. Максим не мог сделать никаких выводов относительно явно предсмертных желаний болящего.
– Вообще-то, если человек без сознания, мы не можем его причащать, - робко прошептал Окоёмов.
– Так не полагается...
– Он не без сознания! Он меня слышит!
– ответила хозяйка и опять закричала: - Толя, Толя!
– Он вообще верующий?
– вдруг спросил о. Максим.
– Как и все!
– Что значит "как и все"?!
– В храм иногда заходил. Свечки ставил!
– То есть, крещеный? Крест носил?
– Ну, точно не знаю. Он про это ничего не говорил. А креста у него никогда не было. Но вы его хотя бы, батюшка, пособоруйте, так ведь принято?
Всё это Окоёмову было крайне огорчительно, однако уходить пришлось с небольшим скандалом: хозяйка явно на отказ соборовать обиделась, а такого рода скандальные ситуации действовали на о. Максима крайне угнетающе.
Это и новый настоятель тоже заметил:
– А ты чего такой мрачный?
– спросил он, когда облачался в алтаре перед тем, как начать утреню с чтением Великого канона и жития преп. Марии Египетской.
– Я ничего, отец Евгений...
– почти неслышно просипел Окоёмов.
– Голос вот только...
Митрофорный протоиерей Евгений слегка нахмурился и изучающе посмотрел на подчиненного: тот выглядел вроде как невинно. Ну, типа, вроде не придуривается.
– Простыл, что ли, отец?
– Наверное...
– Тогда молись здесь в алтаре! В храме все равно читать не сможешь. Или, лучше, раз ты теперь немой, пойди народ поисповедуй! Завтра ж преждеосвященная, причастников много будет, так что как раз проредишь там грешника!
– и настоятель даже хохотнул, потому как, пусть и простоватое, но чувство юмора ему было свойственно.
Да и как иначе: в наши дни совсем без юмора долго не протянешь, потому как иначе сожрут со всеми потрохами.
Уже, фактически, за полночь о. Максим пил чай с мёдом и горячим же молоком, но голос толком не возвращался. Катя сидела напротив, обхватив голову руками, но расстроенного вида старалась не показывать, бодрилась, хотя и было заметно, что это даётся ей с некоторым трудом.
– В общем, все документы, все копии я Голышеву сдал...
– еле сипел о. Максим.
– Теперь будет мне допуск...
Катя на эту информацию никак не отреагировала. Похоже, что все эти дела, связанные с VES стали ей неинтересны. Других дел полно. С теми же детьми, как известно, не соскучишься.
– А как там... Нина?
– вдруг вспомнила она.
– Жива? Покаялась?
– Да жива-жива! Что ей сделается? Я когда пришёл, она сидит перед теликом и кофе попивает. Ток-шоу смотрит. Еле оторвалась: говорит, самое ее любимое... как-то оно там называется "Всё в шоколаде"? Ну, не важно... Пришлось ей всё же покаяния ради прерваться...
– М-да...
– сказала Катя.
– Эта твоя Нина ещё всех нас переживёт. Зря ты ей дал свой телефон!
– Ну, Катя, понимаешь, я...
– Нет, не понимаю!
– супруга поднялась и бегло чмокнула о. Максима в лоб.
– Пойду я баиньки! И ты давай не засиживайся! Отдыхай!
– Да...
– прошептал Окоёмов.
– Мне же завтра с утра исповедовать на службе...
Так закончился очередной день Великого поста.
Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
НЕСДЕРЖАННОСТЬ ГЕРОНТИУМА
– В общем, моя дочь разговаривала с этой самой ведьмой!
– И что они говорили, дорогой мой?!
– Всё же, любезный Геронтиум, прошу тебя не называть меня так!
– Да ладно здесь всё равно никого нет. Подслушать нас трудновато!
– Всё равно, меня это раздражает, ты же знаешь!