Беременна не от того босса

Хард Софи

От неожиданности давлюсь водой.

— С тобой кто-то есть? — настораживается брат, услышав мой кашель. — Не говори, что ты с ним. Мое сердце не выдержит. Где ты сейчас? Я приеду.

На все это Настя лишь пожимает плечами.

— Ярослав, скажи, пожалуйста, ты дурак или притворяешься? Я тебе все ясно сказала.

— Я просто подумал… Раз уж ты беременна, это, может, и хорошо. Зачем тебе Алекс? Он бабник, каких свет не видывал. Он тебя поматросит, и через пару месяцев останешься

у разбитого корыта. А с Лизой у меня все равно никогда бы не было детей, и я, если честно, даже не задумывался о том, чтобы стать отцом.

У меня из груди вырывается животное рычание, но Настя жестом меня останавливает.

— Слишком много метафор в одной фразе, меня аж снова мутить начинает. Слушай, если ты думаешь, что после такого я смогу вернуться к тебе, даже если бросишь свою секретаршу, то плохо меня знаешь. — Она говорит спокойно, голос практически не дрожит. — Это последний раз, когда я с тобой разговариваю, Ярослав. Надеюсь, больше мы никогда не пересечемся, даже случайно. — И, не дожидаясь ответа, она завершает разговор.

Мы обмениваемся долгими взглядами, и я вижу в Настиных глазах бездонный океан боли от перенесенного предательства. Что ж, в этом я могу ее понять. Но сейчас кое-что меня беспокоит даже больше.

— Почему он сказал, что у них с Лизой все равно не будет детей? — спрашиваю я, чувствуя, как вновь пересыхает во рту.

Настя вновь пожимает плечами.

— Яр утверждал, что бесплоден, — говорит она, даже не догадываясь, какую бурю сейчас поднимает у меня в душе, — но, как видишь, похоже, и тут соврал.

А что, если нет? Что, если у моего брата и правда не может быть детей? Что ж, тогда…

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — выдыхаю я.

Глава 18. Настя

— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Брови сведены, челюсть напряжена.

Что с ним? Безумно гордая со мной, что не разрыдалась во время разговора с бывшим, пусть даже и телефонного, я беззаботно наматываю на вилку очередную порцию макарон. Вся моя жизнь теперь напоминает какое-то сюрреалистическое кино.

— Валяй, — говорю я с набитым ртом.

Но Александр продолжает молчать, словно не знает, как начать. Он протяжно выдыхает, подходит к столу, за которым я сижу, и снова садится напротив.

— И? — подсказываю я.

Отчего-то картина неуверенного в себе Александра Волкова даже немного забавляет. За такое уязвимое зрелище я готова простить ему то, как он обращался со мной после нашего знакомства. Да что уж говорить, с тех пор он столько для меня сделал, что я, похоже, никогда с ним не расплачусь.

— Настя, — подбирается он, положив обе руки на колени для невидимой поддержки.

— Я слушаю

и уже начинаю терять терпение. Что еще? Какие-то очередные грязные секреты Ярослава? Да мне уже плевать. Что бы у тебя там ни было припрятано, удивить меня будет сложно.

— Боюсь, вот здесь вынужден не согласиться.

Серьезный тон заставляет меня оторваться от тарелки и окончательно переключиться на Волкова. Он что, и правда нервничает?

— Ты можешь, пожалуйста, перестать ломаться как девица? — прошу я.

— Хорошо. — Он снова делает глубокий вдох и выдох. — Я скажу.

Я выгибаю брови, как бы говоря, что вот теперь он точно издевается.

— Говори сейчас или молчи вечно, — говорю я низким голосом, пародируя киношных священников.

— Тогда скажу, как есть. Настя, я отец твоего ребенка.

Вот чего не ожидала, того не ожидала. Мгновение я жду какого-то пояснения или восклицания: «Шутка!» Но ничего этого не происходит, и тогда я, отложив вилку в сторону, начинаю делать то, что делаю в любой стрессовой ситуации — смеяться.

— Блин, ну ты даешь. — Я смахиваю подступившие слезы. — Что дальше? У меня произошло непорочное зачатие? Ночью в мою спальню залетал инопланетянин, а я и не заметила?

Беру со стола стакан Александра с водой и без спроса делаю несколько больших глотков, а потом продолжаю:

— Уморительно, конечно, спасибо. Настроение мне немного поднял. Или это ты просто пересмотрел «Звездные войны»? «Люк, я твой отец», — добавляю я хриплым голосом.

Но на лице мужчины не дергается ни один мускул.

— Настя, послушай меня, — произносит он так серьезно, что я перестаю улыбаться. — Если то, что Яр бесплоден, правда, тогда это мой ребенок.

Вот здесь я начинаю чувствовать какой-то подвох. Все веселье как рукой сняло.

— Объяснись, — требую я. В животе начинает расползаться холодное склизкое предчувствие, и это вовсе не съеденные макароны.

— Конечно, мой брат часто врет как дышит, — добавляет Александр, — но такие вещи даже он не стал бы придумывать. Я думал сказать тебе позже. Потому что вероятность была не так уж и высока. У нас было всего один раз…

Я пытаюсь обработать услышанное, и, признаться, оно меня поражает сильнее, чем новость об измене (изменах?) Ярослава.

— Что? — безжизненным голосом спрашиваю я.

— В тот вечер, когда я только прилетел, — нехотя признается Александр. — Я был у брата, пришла ты и…

Боже.

Боже.

Теперь все встает на свои места. Его странная реакция. Мелкие детали, которые я подмечала, но отказывалась анализировать.

— Почему ты не сказал? — выдыхаю я, чувствуя, как внутри меня борются обида и унижение.