Беременна по договору
Шрифт:
– Ой, они чушь несут, и мозг все время своей учебой промывают. Сколько можно… С тем не ходи, так не делай…
– Прессуют значит? – делаю очевидные выводы я.
В отличие от девочки, я в курсе причин контроля над Таей, младшей дочери семьи Лариных. Родители оберегают глупое дитя от всего того, что могло бы погубить его. По факту, я – первый в списке запрещенного.
– Жестко. Жива бы была сестра, жила бы с ней и не тужила, а так мучайся теперь… – не церемонится в выражениях Тая.
Именно это качество, смешанное со смелостью и юношеским
Дерзкие интонации в голосе спадают, как и гримасы с лица, когда Тая теребит цепочку на шее и вытягивает за неё медальон, спрятанный под рубашку.
– Она всегда со мной, – открывает медальон, и миловидное лицо Наташи смотрит на меня. Невидимые иголки вонзаются в меня, заставляя сжать челюсть. – Ты помнишь её, Паша?
– Как сейчас, – дергается кадык под давлением застрявшего кома.
– Ты ведь любил её, правда?
– Правда, – хриплю, ощущая, как же чертовски плохо становится на душе.
– И я, – выдыхает Тая, целуя фотку и защелкивая медальон.
Я встряхиваю головой, чтобы унять эмоции. Переключиться, заставить мозг подумать о чем-то другом, чтобы не уйти в себя и грызущее прошлое окончательно.
– Заедешь к нам? – хлопает умоляюще глазками Тая.
– Нет, Тая… Не сегодня, – я бы даже сказал никогда.
– Вот понимаю, – прицокивает. – Тоже не хочу возвращаться домой.
– Пижамная вечеринка пройдет без именинницы?
– П-ф-ф… Ладно, – снисходительно прикрывает ресницы.
Меня это смешит. Я щелкаю по её вздернутому носику, сбивая пыль притворной эгоистичности. Тая хрюкает в ответ, и прищурив глазки, интригующе спрашивает:
– Хочешь секрет?
– Давай.
– Проколю пупок, – бровь вызывающе подскакивает.
– Чего?
– Ага. Подарок себе любимой на ДР. Да и Егор стопудово заценит.
Я не видел в глаза этого Егора, но почему-то мне невероятно хочется открутит ему голову.
– Мать узнает, голову оторвет, – предостерегаю от необдуманного поступка.
– Не узнает.
– А если я оторву? Прям сейчас? – показательно хрущу костяшками.
Девчонка вообще «не бреет» угрозы в моем лице.
– Рука не поднимется в день рождение, а потом ты уже уедешь, так что не судьба… И вообще ты свой, тебя не боюсь, – хмыкает и, присосавшись к трубочке, звучно высасывает колу со дна стакана.
Я кашляю в кулак на её наглую самоуверенность. Маню пальчиком к себе, чтоб вытянула шею.
– Ты мне секрет, а я тебе совет, окей? – шепчу.
– Валяй.
– Подумай дважды перед чем-то сомнительным, – короткая пауза, которую завершаю уточнением. – Дважды до тех пор, пока не передумаешь.
– О-о, тонко-тонко… – проглатывает совет. Слишком нудный, по ее мнению, поэтому сразу же выплевывает его. – Запишу на диктофон и поставлю на репит. Что-то еще, дядь Паш?
Я усмехаюсь на детский пафос и отвожу взгляд на витрину, через которое замечаю подъезжающую знакомую машину. Это брат Таи. Припарковавшись, Костя выходит из машины и в секунду цепляет меня враждебным взглядом.
– Тебя ждут, – прочищаю горло, чуть кивая на витрину.
Тая машет брату и после разочарованно вздыхает:
– Да, пора… Спасибо, что приехал, – дотягивается до моих рук и сжимает их, передавая тепло и благодарность.
– Рад был тебя увидеть, Тая. Будь умницей.
– Как всегда.
Я встаю и заключаю её в объятия маленькую проказницу. Губы припечатываются к светлой макушке, вымещая в поцелуе яркие чувства, которые так редко посещают меня в последнее время.
– Когда исполнится восемнадцать, приютишь у себя в Москве?
– Все может быть.
– Нет, ты пообещай. Чтоб было ради чего жить, – наводит драмы она. Только слез не хватало.
– Не могу, вдруг я коньки откину к тому моменту.
– Ой… Ну хоть завещание оставь тогда, – закатывает глаза и получает от меня щипок за её вредный нос.
– Буду скучать, – чуть слышно произносит она, поджав нижнюю губу.
– И я, малышка.
Распрощавшись с Таей, я заехал в цветочный магазин и с букетом белых роз направил автомобиль в конец поселка. Именно эти цветы были Её любимые. Я помню все: наши счастливые дни и не только, в особенности, самый последний, дурной, который поставил слишком некрасивую точку. Роковую. Прошло десять лет, а я не могу себя простить… И её не могу. Во мне нет смирения, которое бы обеспечило покой в душе и позволило жить так, как хочется.
В вечерних сумерках мой автомобиль съезжает с асфальта на проселочную дорогу, ведущую в небольшой лесок. Именно в нем расположилось местное кладбище. Там теперь живёт Наташа, моя первая любовь, и мне не нужно гадать, где найти её, как это было раньше… Её место неизменно.
И она сама сделала это выбор, черт подери. За нас обоих. Взяла и ушла, оставив меня с невыносимым чувством вины, который неподъемным грузом лежит на сердце. Мое проклятье.
Её черный мраморный памятник я вижу издалека. Он высокий и вмещает фотографию Наташи во весь рост. Именно такой я запомнил её – молодой, цветущей, сентиментальной, доброй и улыбчивой. В дурацком сарафане, который ненавижу всей душой: именно в нем она была при последней встрече.
– Привет, любимая… – шепчу, опуская живые нежные цветы на холодный камень.
Наташенька стоит напротив меня и неизменно улыбается в ответ, а я…
А я хочу разбить этот гребанный камень, содрать все декоративные цветы, достать из земли её вместе с душой, чтоб в отчаяние вытрясти её вновь, заглянуть в глаза и спросить, зачем она это сделала… Дура, дура, дура!
Все можно было бы исправить, придумать что-нибудь, решить…
Я бессильно опускаюсь на скамью и опускаю поникший взгляд в землю. Гробовое молчание бьет по ушам сильнее адового крика грешника. Я сильно сжимаю пальцами уголки глаз, и начинаю убивать себя… Ведь это я во всем виноват.