Берендеев лес
Шрифт:
Перед закатом в шатёр Тохтамыша шагнул главный харабарчи Адаш и доложил, что следов чужого войска в окрестностях сгоревшего Серпухова нет. Свежие следы мужицких телег и гуртов скота тянутся на север и на закат – в дремучие леса по берегам Протвы.
– Пришёл ли тумен Кутлабуги? – спросил хан.
– Только что, Великий хан! – ответил Адаш, поклонившись. – Его нукеры сейчас разбивают
– Идём к нему! – Тохтамыш поднялся с подушек.
– И прикажи подать ужин в шатёр Кутлабуги!
Вечерний свет не проникал сквозь грубое полотно шатра, по углам в плошках чёрного железа горел топленый сурочий жир, попахивало копотью и норой. В походах Кутлабуга не был склонен к роскоши, в шатре его находились только скатерти с угощением и подушки. Хозяин сам разлил кумыс для гостей в деревянные резные чаши и по древнему закону степи первым отпил несколько глотков из своей, показывая, что напиток его не отравлен. Хан, держа в руке нетронутую чашу, вдруг спросил:
– Скажи, темник, что ты думаешь о сожжении Серпухова?
Кутлабуга не отвел взгляда…
– О том, повелитель, тебе следует спросить самих урусов.
– Что ты хочешь этим сказать? – глаза хана подёрнулись холодной сталью.
– Великий хан, мои воины заарканили в лесу несколько серпуховских мужиков. Они говорят, что Серпухов и деревни сожжены по приказу их воеводы.
– Серпуховский воевода враг своему князю Владимиру Храброму?
– Повелитель, мужики крестились и уверяли, что воевода только исполнил волю князя.
Тохтамыш верил и не верил словам своего темника… Со многим он сталкивался в походах, но чтобы люди сами сжигали свои жилища, пусть даже и покидая их, такого прежде не видел никогда. Человек, пока жив, надеется когда-нибудь воспользоваться брошенным или спрятанным добром.
– Почему они это сделали? – хан мрачно глядел в глаза темника.
– Они ведь знают: мы никогда не поселяемся в их домах.
– Они не хотели ничего оставлять нам, – спокойно ответил Кутлабуга. – В покинутых жилищах всегда что-то можно найти. Урусы знали, что мы все равно сожжём город, и не оставили нам этой радости.
– А что думаешь ты, Адаш?
– Повелитель, урусы хотят создать перед нами выжженную пустыню, в коей мы не найдем добычи и пищи. Они хотят вынудить нас к отступлению. Ведь войска им уже не собрать – у них нет на это
В глазах Тохтамыша плеснулась тяжёлая муть... Великий хан задумался, потягивая кумыс.
Ели в молчании. Слуги неслышно входили и выходили, меняя блюда. За вареной бараниной последовали обильно политый маслом разварной рис, свежий овечий сыр, копченые языки. Затем подали сладкий костный мозг жеребенка с жареным просом. И, наконец, слуги внесли сладости: шербет, кусочки плавленого сахара, сушеный виноград, засахаренные орехи, семечки арбуза и дыни. Обильно лились в чаши кумыс, просяное пиво, сладкое легкое вино.
– Теперь я увидел: русы – жестокий и беспощадный враг, – заговорил хан, пресытившись и отвалившись на мягкие подушки. – Что ж, они сами подняли зажженный факел!
Мурзы притихли, внимая…
– У тебя, Кутлабуга, быстрые и неутомимые всадники. Завтра же рассыпь их на сотни, оставив здесь три тысячи! Ты, Кази-бей, сделаешь то же самое. Ваши сотни рассеются вокруг на два дневных перехода. Нукеры не должны оставить ни одной деревни – всё выжигать дотла! Сейчас пора урожая, кормите коней зерном с полей – не отощают. В полон брать лишь тех, кто выдержит пешую дорогу до Сарая и Крыма, остальных убивайте. Пленных русских воинов присылать ко мне – они пополнят наши тысячи!
Как саранча сплошной тучей налетает на цветущие земли, рассеиваясь по хлебным нивам, пышным лугам и обильным садам, оставляя повсюду лишь мертвую, зараженную тленом и зловонием землю да остовы оголенных, обглоданных деревьев, так тысячи хищных всадников Орды омертвили южные волости Великого Московского княжества, сжигая села, деревни и погосты, полоня и убивая людей.
Едучий дым и стаи воронья снова заклубились над русской землей. Снова скорбными трактами потянулись к Оке вереницы связанных волосяными веревками людей под солнцем палящим, подгоняемые бичами ордынцев. Снова на пепелищах выли ночами осиротелые собаки, и осмелевшие волки выходили из урманов лизать кровь убитых, рвать бездомную скотину. Сытые вороны и коршуны лениво клевали глаза мертвых младенцев, стариков и старух, а на брошенных полях и огородах, в покинутых избах, клетях и амбарах явились неисчислимые полчища огромных, упитанных крыс.