Берлин, Александрплац
Шрифт:
То ли дело сигнализирующий смоляной факел при возвращении Агамемнона.
Он горит, он пылает, в каждое мгновенье, в каждом месте он чувствует, он возвещает: Агамемнон возвращается! – и все вокруг ликует. Тысячи людей воспламеняются в каждом месте: Агамемнон возвращается! И вот их уже десять тысяч, а по ту сторону залива – сто тысяч.
Однако вернемся к сути дела. Агамемнон у себя дома [275] . Но тут получается уж что-то совсем иное. Клитемнестра, заполучив мужа обратно, предлагает ему выкупаться. В ту же минуту обнаруживается, что она – невероятная дрянь. Она набрасывает на него в воде рыбачью сеть, так что он не в состоянии пошевельнуться, а в руках у нее топор, который она захватила с собой будто для того, чтоб наколоть дров. Муж хрипит: «Горе мне, я погиб!» [276] Люди спрашивают: «Кто это там себя оплакивает?» [277] А он: «Горе мне, горе мне!» Но античная женщина-зверь убивает его, не дрогнув бровью, а потом еще и похваляется: «Покончила я с ним; рыбачьей сетью опутала его я и дважды нанесла удары. Когда ж, вздохнув два раза, вытянулся он, последним, третьим я ударом отправила его в Гадес» [278] . Старейшины
275
Агамемнон у себя дома. – Далее возобновляется пересказ событий трагедии Эсхила «Агамемнон».
276
«Горе мне, я погиб!» – Эсхил. Агамемнон. 1344; ср. в переводе С. Апта: «Еще один удар! О горе, горе мне!»
277
«Кто это там себя оплакивает?» – Там же. 1343 (реплика хора); ср. в переводе С. Апта: «Тише! Кто-то стонет, кто-то насмерть поражен!»
278
«Покончила я с ним… третьим я ударом отправила его в Гадес». – Там же. 1380; ср. в переводе С. Апта:
Ударила его я дважды. Дважды вскрикнул онИ рухнул наземь. И уже лежавшему —В честь Зевса Подземельного, спасителяДуш мертвецов, – я третий нанесла удар.279
«Восхищены мы смелостью твоих речей». – Там же. 1398; ср. в переводе С. Апта: «Дивимся мы речам твоим и наглости».
Совершенно иначе обстоит дело с Францем Биберкопфом. Не прошло и пяти недель, как его Ида умерла в Фридрихсхайнской больнице от сложного перелома ребер с повреждением плевры и легкого и последовавших затем эмпиемы плевры [280] и воспаления легкого, боже мой, температура не понижается, Ида, на кого ты похожа, поглядись в зеркало, боже мой, ей приходит конец, каюк, крышка. Ну, произвели вскрытие, а затем зарыли ее в землю на Ландсбергераллее [281] , на три метра вглубь. Умерла она с ненавистью к Францу, а его неистовая злоба к ней не укротилась даже и после ее смерти, потому что ее новый друг, бреславлец, навещал ее в больнице. Теперь она лежит под землею [282] уже пять лет, вытянувшись на спине, и доски гроба уже прогнили, а сама она растекается жижею, она, которая когда-то танцевала с Францем в кафе «Парадиз», в Трептове, в белых парусиновых туфельках, она, которая так много любила и болтала, теперь она лежит, не шелохнется, просто – ее больше нет.
280
Эмпиема плевры – скопление гноя в плевральной полости.
281
Ландсбергераллее – проспект на северо-востоке Берлина; рядом с Ландсбергераллее находилось одно из самых больших кладбищ города.
282
Теперь она лежит под землею… – Рассказывая историю Иды, а затем Мици, Дёблин использует типичный для средневековой и барочной литературы и иконографии мотив vanitas – скоротечности, бренности всего сущего, связанный с образом «безжалостной смерти», разрушающей преходящую плотскую красоту. Вообще, в романе возникают почти все известные в европейской культуре образы смерти: смерть-победитель (mors triumphans), пляска смерти (Todestanz), «безжалостная смерть» из народной песни о смерти и девушке и т. д.
А он отсидел свои четыре года. Тот, кто убил ее, гуляет на свободе, живет себе, процветает, жрет, пьет, извергает семя, распространяет новую жизнь. Даже сестра Иды не избежала его. Конечно, когда-нибудь и ему придется расстаться с жизнью. Все умрем, все там будем. Но ему до этого еще далеко. Об этом он знает. И что пока он будет продолжать закусывать в пивных и на свой манер воздавать хвалу раскинувшемуся над Александрплац небу: С каких это пор бабушка твоя играет на тромбоне [283] , или: Мой попугай не любит яйца всмятку [284] .
283
С каких это пор бабушка твоя играет на тромбоне… – Предположительно, слова популярного в 1920-е гг. шлягера.
284
…Мой попугай не любит яйца всмятку. – Слова популярнейшего шлягера В. Колло на слова Г. Фрея.
А где теперь красная ограда тегельской тюрьмы, так пугавшая его, он еще никак не мог оторваться от нее? Привратник стоит у черных железных ворот, вызывавших когда-то у Франца такое отвращение, ворота по-прежнему на своих петлях, никому не мешают, по вечерам их запирают, как это делают со всякими порядочными воротами. Сейчас до обеда перед ними стоит, покуривая трубку, привратник. Светит солнце, все то же самое солнце, о котором можно в точности предсказать, когда оно будет находиться в той или иной точке. Покажется ли оно вообще – зависит от облачности. Из трамвая № 41 как раз выходят несколько человек с цветами и маленькими пакетиками в руках, вероятно, направляются в санаторий, который виднеется вон там, прямо и налево по шоссе; люди, по-видимому, сильно зябнут. Деревья стоят черным рядом. А в тюрьме все еще сидят в камерах арестанты, работают в мастерских, прогуливаются гуськом по двору. Строгое предписание: выходить в часы отдыха не иначе как в котах [285] , шапке и шейном платке. Обход камер начальником: «Каков был вчера ужин?» – «Мог бы
285
Коты – вид мужской обуви, галоши.
Кто-то из одиночников пишет: «Впустите сюда солнце. Это – лозунг, раздающийся ныне во всем мире. И только здесь, за стенами темницы, не нашел он еще отклика. Неужели же мы не стоим того, чтобы нам светило солнце? Система расположения тюремных зданий такова, что стороны некоторых флигелей круглый год не освещаются солнцем, северо-восточные стороны флигелей. В эти камеры не попадает ни одного луча, который передал бы их обитателям привет из внешнего мира. Из года в год эти люди должны работать и хиреть без живительного солнечного света» [286] . Тюрьму собирается осматривать какая-то комиссия. Надзиратели бегают из камеры в камеру.
286
Кто-то из одиночников пишет: «Впустите сюда солнце ~ люди должны работать и хиреть без живительного солнечного света». – Текст письма принадлежит самому Дёблину; его содержание приобретает метафорический и зловещий характер, если вспомнить, что несколькими абзацами выше речь шла об Иде, похороненной на кладбище, находящемся на северо-востоке Берлина (ср. с «северо-восточными сторонами флигелей» в письме). О мотиве солнца см. примеч. 131.
Другой пишет: «В прокуратуру при ландгерихте. Во время слушания моего дела в уголовном отделении ландгерихта председательствовавший в заседании господин председатель ландгерихта сообщил мне, что после моего ареста какой-то неизвестный приходил ко мне на квартиру, Элизабетштрассе, 76, за моими вещами и таковые унес с собою. Это обстоятельство установлено данными дела. Ввиду же того, что это установлено данными дела, должно было быть произведено по требованию полиции или прокуратуры соответствующее расследование. Мне ни с какой стороны ничего не сообщалось о похищении моих вещей после моего ареста, пока я не узнал об этом в день слушания моего дела. Ввиду изложенного прошу господина прокурора уведомить меня о результатах расследования или же выдать мне на руки копию имеющегося в деле протокола на предмет предъявления иска о возмещении убытков, если со стороны моей квартирной хозяйки была допущена небрежность» [287] .
287
«В прокуратуру при ландгерихте ~ допущена небрежность». – Дёблин, по всей видимости, цитирует подлинный документ. Ландгерихт – земский суд.
Что же касается фрау Минны, сестры Иды, то ей живется неплохо, благодарю вас, вы очень любезны. Сейчас 11 часов 20 минут, она как раз возвращается с рынка на Аккерштрассе, – это большое желтое городское здание, имеющее выход и на Инвалиденштрассе. Но она предпочитает выход на Аккерштрассе, потому что тут ей немножко ближе к дому. Она купила свиную голову, цветной капусты и немного сельдерея. Перед рынком она покупает с воза еще большую жирную камбалу, а также пакетик ромашки; потому что – почем знать? – ромашка всегда может пригодиться [288] .
288
…ромашка всегда может пригодиться. – Слоган рекламы ромашкового чая тех лет.
Книга третья
Здесь Франц Биберкопф, этот порядочный, благонамеренный человек, переживает первое потрясение. Его обманывают. Удар нанесен метко…
Биберкопф поклялся, что хочет остаться порядочным человеком, и вы видели, как он целыми неделями действительно остается им, но это до некоторой степени лишь отсрочка. Жизнь находит это, в конце концов, слишком деликатным и коварно подставляет Францу ножку. А ему, нашему Францу Биберкопфу, такой поступок кажется со стороны жизни не особенно корректным, и в течение изрядного времени ему претит такое гнусное, собачье, противоречащее всем добрым намерениям существование.
Почему жизнь поступает с ним таким образом, он никак не может понять. Ему предстоит пройти еще долгий путь, пока он это поймет.
Вчера еще на гордых конях [289]
Так как приближается Рождество, Франц меняет свое амплуа, теперь он торгует разным случайным товаром, несколько часов утром или после обеда специализируется по части шнурков для ботинок, сперва один, а потом в компании с Отто Людерсом. Этот Людерс уже два года как безработный, жена его прачка. Познакомила Франца с ним Лина-толстуха, он приходится ей дядей. Летом он ходил две недели в качестве сандвича для Рюдерсдорфских мятных лепешек [290] , с султаном на голове и в ливрее. Франц и Людерс бегают по улицам, заходят в дома, звонят в квартиры, а потом где-нибудь встречаются.
289
Вчера еще на гордых конях. – Третья строка второй строфы известной «Утренней песни всадника» Вильгельма Гауфа (1802–1827). В этом стихотворении, которое представляет собой литературную обработку народной солдатской песни времен Тридцатилетней войны, встречается еще один распространенный в европейской литературе мотив, связанный со смертью: смерть молодого солдата на поле боя (см. примеч. 151 к книге второй о стихотворении Уланда). Представление о том, что большой город – это поля боя, где ты можешь быть сражен в любой момент, было расхожим местом в литературе «новой деловитости» (этот же мотив присутствует в романах Э.-М. Ремарка «Возвращение», Э. Кестнера «Фабиан», Э. Юнгера и др.).
290
Рюдерсдорфские мятные лепешки – сладкая выпечка наподобие пряников, которую делают в городке Рюдерсдорф, недалеко от Берлина.
Как-то раз Франц Биберкопф приходит в пивную. Толстуха уже там. Он в особенно хорошем настроении. Жадно поедает толстухины бутерброды и, еще прожевывая их, заказывает для всех троих свиные уши с горошком. Толстуху он тискает так, что она после свиных ушей отчаливает, вся красная от стыда. «Вот хорошо, что толстуха-то убралась, Отто». – «Что ж, ей есть куда. Не все же ей таскаться за тобою».
Франц облокачивается на стол и глядит на Людерса как-то снизу вверх. «Ну а как ты думаешь, Отто? Что случилось?» – «А что?» – «Угадай». – «Да что? Говори уж».