Берлинские похороны
Шрифт:
— Я могу удовлетвориться и одним разом, — сказал я.
Сток положил в свой чай четыре ложки сахара с верхом и стал энергично его размешивать.
— Единственное, что я хочу, это прожить остаток моей жизни в тишине и покое, мне не надо много денег, лишь бы хватало на табак и скромную деревенскую пищу, на которой я был воспитан. Я полковник, и мои материальные условия превосходные, но я реалист, долго это продолжаться не может. Более молодые люди в моем ведомстве смотрят на мое место с завистью. — Он бросил на меня взгляд, я вяло кивнул. — С завистью, — повторил он.
— Вы занимаете ключевое место, — сказал я.
— Но
Он встал и открыл один из деревянных ставней. Со двора неслось тарахтенье дизельного мотора и топот ног, забирающихся через борт на грузовик. Он засунул руки глубоко в карманы пальто и запахнул полы.
Я спросил:
— А вы уверены, что сумеете убедить жену, семью?
Сток продолжал смотреть во двор.
— Моя жена погибла во время налета немецких самолетов в 1941 году, мой сын не пишет мне уже три с половиной года. Что бы вы сделали в моем положении, Дорф? Что бы вы сделали?
Я подождал, пока шум отъезжающего грузовика не замер на Кайбельштрассе. Потом сказал:
— Я бы перестал врать старым врунам для начала, Сток. Вы что, действительно думаете, что я пришел сюда, не перелистав ваше досье? Мои нынешние помощники подготовлены несравненно лучше, чем, по вашей оценке, я сам. Я о вас знаю все — от полезного объема камеры вашего холодильника «вестингхауз» до размера противозачаточного колпачка вашей любовницы.
Сток взял свой чай и принялся давить дольку лимона ложечкой. Он сказал:
— Вы хорошо подготовлены.
— Тяжело в ученье, легко в бою, — сказал я.
— Вы цитируете фельдмаршала Суворова. — Он подошел к шахматной доске и уставился на нее. — У нас, русских, есть пословица, «Умная ложь лучше глупой правды», — сказал он, размахивая чайной ложкой перед моим лицом.
— Ничего умного в жалком убийстве жены не было.
— Согласен, — сказал Сток весело. — Мы будем друзьями, англичанин. Мы должны доверять друг другу. — Он поставил чай на стол.
— Мне враг ни к чему, — сказал я.
Сток улыбнулся. Что тут скажешь?!
— Честно, англичанин, — сказал он, — на Запад я действительно бежать не хочу, но предложение о Семице вполне искренне. — Он облизал ложку.
— За деньги? — спросил я.
— Да, — сказал он и постучал ложечкой по пухлой ладони своей левой руки. — Деньги сюда. — И он стиснул руку в кулак.
Глава 7
Кони могут ходить через поля, занятые фигурами противника.
Кони всегда заканчивают ход на поле противоположного цвета.
Берлин, вторник, 8 октября
На контрольно-пропускном пункте «Чарли» царило оживление. Вспышки фотоаппаратов отрезали мгновения от вечности. Мостовая под ногами репортеров блестела от воды и моющего порошка. Американская машина «скорой помощи» неслась, мигая красным фонарем, к больнице, а может, и к моргу.
Один за другим репортеры прятали свои камеры и начинали сочинять в уме заголовки для завтрашних статей. «Молодой берлинец убит при попытке перебраться через Стену»,
Я помахал страховым свидетельством перед будкой дежурного и осторожно проехал мимо. Отсюда было недалеко до «Халлешезтор» — района проституток и борделей, — а именно туда мне теперь и надо было. За плохо освещенным порталом начиналась крутая каменная лестница. В коридоре висела дюжина серых почтовых ящиков. На одном из них выделялась надпись: «Бюро реабилитации немецких военнопленных с Востока». Писем внутри не было. Сомневаюсь, что они там вообще когда-нибудь появлялись. Я поднялся по лестнице и нажал на звонок. У меня появилось чувство, что не нажми я на звонок, дверь мне все равно бы открыли.
— Да? — сказал спокойный молодой человек в темно-сером фланелевом костюме. Я произнес те слова приветствия, которыми меня снабдили в Лондоне.
— Сюда, пожалуйста, — сказал молодой человек.
Первая комната была похожа на приемную зубного врача — много журналов, стульев, но не было даже намека на уют. Меня оставили там одного на какое-то время, а потом пригласили внутрь. Войдя в одну дверь, я оказался перед другой, стальной. Вторая дверь была заперта, я стоял, нервничая, в тесном, ярко освещенном пространстве. Раздалось тихое жужжание, и дверь открылась.
— Добро пожаловать на Feldherrnhugel [4] , — сказал спокойный молодой человек.
Я оказался в большой комнате, освещенной неоновыми, издававшими легкое гудение светильниками. Здесь стоял шкаф с картотекой, на стене висело несколько зашторенных карт. Два длинных металлических стола были заставлены телефонными аппаратами разнообразных цветов, картину дополнял телевизор и мощный радиоприемник. За одним из столов сидели четверо молодых людей. Они были очень похожи на того, который открыл мне дверь, — все молодые, бледные, чисто выбритые и одетые в белые сорочки, они вполне могли бы олицетворять новую процветающую Германию, но в них было также кое-что и от более почтенного возраста. Я попал в одно из подразделений бюро Гелена [5] . Отсюда люди тайно переправлялись в ГДР или из ГДР. Это были люди, которых в Восточной Германии называли нацистами и о которых в Бонне предпочитали помалкивать.
4
Холм, с которого генералы управляли сражением (нем., примеч. авт.).
5
Позднее Разведывательная служба ФРГ, но до сих пор часто называемая «Бюро Гелена». См. Приложение 2 (примеч. авт.).
Меня здесь, конечно, не очень ждали, но я представлял организацию, бывшую одним из источников финансирования организации Гелена — мне предложили кофе.
Один из одинаковых молодых людей надел очки в металлической оправе и сказал:
— Вы нуждаетесь в нашей помощи. — В этом ощущалось некое оскорбление. Я отхлебнул растворимого кофе. — Что бы вам ни требовалось, наш ответ да, мы это можем, — сказал очкастый. Он передал мне небольшой кувшинчик со сливками. — Что необходимо сделать в первую очередь?