Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента)
Шрифт:
Взятие Парижа будет страшным ударом для французов и союзников. Восточнее Парижа союзникам удалось прорваться к Шалону.
Берлин, 14 июня
Париж пал. Гитлеровский флаг со свастикой развевается на Эйфелевой башне над Сеной, в том Париже, который я так хорошо знал и любил.
Сегодня утром немецкие войска вступили в город. Мы узнали эти новости по радио в час дня, перед этим четверть часа трубили фанфары, призывая правоверных слушать последние известия. Новостью оказалась военная сводка верховного командования. В ней говорится: "Полный крах всего французского фронта от Ла-Манша до линии Мажино у Монмеди расстроил первоначальный план французского
Поэтому Париж был объявлен открытым городом. Победоносные войска только что начали вхождение в Париж".
Я завтракал во дворике своего отеля. Большинство посетителей столпилось у громкоговорителя в баре, чтобы послушать новости. Они возвращались к своим столикам, широко улыбаясь, но особого веселья не было, и все продолжили еду.
Фактически Берлин воспринял взятие Парижа так же бесстрастно, как и все остальное на этой войне. Позднее я поехал искупаться в Галензее, было тепло, и я чувствовал необходимость немного расслабиться. Там было полно народу, но я не слышал, чтобы кто-то обсуждал эти новости. Когда прибежали орущие мальчишки-газетчики, из пятисот человек только трое купили экстренные выпуски.
Тем не менее было бы неверным делать вывод, что взятие Парижа ничего не всколыхнуло где-то очень глубоко в сердцах большинства немцев. Здесь он всегда оставался заветной мечтой миллионов. И это помогает стереть горькие воспоминания о 1918 годе, которые так долго, двадцать два года, отягощали немецкую душу.
Несчастный Париж! Я оплакиваю его. Сколько лет он был моим домом, и я любил его, как любят женщину. "Volkische Beobachter" пишет сегодня утром: "Париж был городом фривольности и коррупции, демократии и капитализма, где евреев допускали ко двору, а ниггеров - в салоны. Такой Париж никогда больше не возродится". А верховное командование обещает, что поведение его солдат "будет отличаться от поведения французов в Рейнской области и в Руре, как день от ночи".
Верховное командование сообщает также сегодня: "Второй этап кампании завершился взятием Парижа. Начался третий этап. Это преследование и окончательное уничтожение врага".
Вечером я на полном ходу врезался в дверь "Herald Tribune". Первый раз с тех пор, как ввели светомаскировку, она оказалась закрытой. Здорово порезал нос, но мне залепили его пластырем в ближайшем пункте первой помощи и почти привели меня в чувство, так что я могу отправляться и вести полуночную передачу.
Завтра я, вероятно, поеду в Париж. Ехать мне не хочется. Не хочется видеть, как кованые немецкие сапоги грохочут по улицам, которые я любил.
Берлин, 15 июня
Сегодня я уезжаю в Париж.
У Магдебурга, 15 июня (позднее)
Ночь провели в гостинице у автобана, очень хорошей и современной, и еда лучше, чем в Берлине. Через шесть миль от Берлина по дороге в Потсдам у нас сломалась машина. Задержались на два часа в ожидании другой машины. Чувствую, завтра мы в Париж не попадем. В десять вечера в придорожном ресторане услыхали новость. Верден взят! Тот самый Верден, который стоил немцам шестисот тысяч убитых, когда они пытались взять его в прошлый раз. А на этот раз взяли за один день. В условиях, когда французская армия находится в тупике, а падение Парижа еще больше деморализовало ее. И все-таки задаешься вопросом: что случилось с французами? Немцы заявляют также, что прорвана линия Мажино.
Мобёж, 16 июня
Поднялись в три часа ночи, в четыре из маленькой придорожной гостиницы выехали в Аахен. В Руре мало свидетельств английских ночных бомбардировок.
Купил местную газету "Journal de Charleroi". Она публикует и немецкие, и французские военные сводки. Приказ в газете гласит, что немецкие войска и бельгийская жандармерия будут без предупреждения открывать огонь по любым освещенным окнам. Другое объявление немецкой "Feldkommandatur" требует прекратить все забавы с почтовыми голубями. Еще одно, за подписью главного армейского врача, предписывает всём местным медикам пройти регистрацию. Каждый нарушивший приказ будет наказан. "Никакие объяснения приниматься не будут", - добавляет он.
Сам Мобёж сильно разрушен. Центральная часть города превращена в груды камня, скрученных балок и золы. Один немецкий офицер рассказал нам, что произошло. Немецкие танки попытались пройти через город. Спрятанные в домах французские противотанковые орудия пять или шесть из них подбили. Немцам пришлось отступить. Вызвали самолеты. Они прилетели и сделали свое дело с обычной убийственной эффективностью. Под церковью, рассказал нам комендант, находилось самое большое в городе бомбоубежище. Одна из бомб угодила точно в него. Результат: пятьсот мирных жителей остались лежать погребенными под обломками. Погребены они наглухо, потому что, несмотря на теплый звездный летний вечер, запаха не чувствуется.
Один солдат, родом из Южной Германии, шепнул мне потом: "Да, это пруссаки, они разрушили город". Он, простой немецкий солдат, возмущен таким разгромом. "Всегда страдают простые люди", - говорит он.
Местный комендант, призванный из запаса немецкий бизнесмен, принимает нас в одном из немногих уцелевших в городе зданий. Несколько полученных от него фактов: десять из двадцати четырех тысяч жителей возвратились или благополучно избежали бомбежки и обстрела. Германская армия и вот уже несколько дней немецкие спасатели помогают им не умереть от голода. Они привозят хлеб из Германии. Но вчера, говорит комендант, ему удалось найти немного зерна, и теперь он мелет муку. "Один бизнес, кажется, не сворачивался здесь ни на минуту, ни во время боев, ни после. Местный бордель. Я в конце концов прикрыл его, но мадам пришла ко мне и была очень настырна. "Обычный бизнес, не так ли?" - сказала она. А вчера верховное командование приказало открыть все дома терпимости в той части Франции, которая оккупирована немецкими войсками. Теперь надо посылать за мадам. Она будет рада услышать это", - усмехнулся он.
Мы выпиваем несколько бутылок отличного вина и закусываем крошечными бисквитами, а комендант продолжает с энтузиазмом рассказывать о своих проблемах. Ему явно нравится его работа, и он определенно не похож на старого жестокого прусского хозяина из сказок. В целом весьма гуманная личность. Наверное, скучает по дому. Надеется, что война долго не продлится. Он считает, что это как-то страшнее того, что он пережил за четыре года прошлой мировой войны в этих же местах. Но может быть, это оттого, что все произошло недавно, а старые воспоминания большей частью стерлись из памяти. Как бы то ни было, он рассказывает о своей собаке, своей жене и своей семье.