Бермудский треугольник
Шрифт:
— Благодарю. Я буду думать, — сказал Андрей, спеша высказать последнюю фразу до того, как интеллигентный голос замолкнет в телефонном пространстве. — Но убедительно прошу, господин Э, не угрожайте мне как последнему идиоту какими-то длинными руками, если даже у вас есть свои киллеры. Это не очень умно, господин Э. Ну, убьете меня — и что же? Что это вам даст?
— У нас не киллеры, а маршалы своего дела, храбрый молодой человек. И опыт всего мира. Так что если у вас есть оружие, оно не защитит. Не могу назвать точно время, но я позвоню завтра. Не старайтесь подключить милицию. Засечь мой номер — напрасная потеря энергии. Спокойной ночи, изумительно храбрый молодой человек!
Далекий щелчок. Молчание. Тишина, наглухо обложенная мертвенной ночью.
«Спирин! — горячо вонзилось в сознание Андрея, и сразу же стало ему зябко. — Спирин! Не может быть! Что вдруг пришло в голову? Не может быть! Но только один Спирин знал о беде Тани, только он знал о невероятных деньгах, плату за лекарства и лечение у Бальмонта-Суханова. Не верю, что они связаны и с наркологической клиникой. Чушь! Стечение обстоятельств, дикость несусветная, случайность! А кто же Виктор Викторович? Наркотики? Нет, неимоверная случайность! Впрочем, все возможно на белом свете. Вся сволочь одной нитью связана. Что касается квартиры, то бывали у меня многие. Татарников, и Мишин, и Жарков… но почему, почему Спирин спросил: «Сколько у тебя метров?» Чепуха! Сколько у меня метров, может любой дурак узнать в домоуправлении, будто бы для обмена. Опять чепуха! Нет, не Спирин! Тогда почему была сказана такая фраза: «Если у вас есть оружие, оно не защитит»? Оружие… Я сказал Спирину, что хочу купить пистолет. И что? Опять совпадение? Не хочу верить, что здесь Спирин… Невозможно! Заболел подозрительностью, ха-ха, Андрей Сергеевич, съезжаете с катушек вследствие сотрясения мозга. Скоро начнете дико хохотать. Дойдет и до этого. Что же, пойти на аферу с продажей или обменом квартиры, чтобы спасти картины, — значит, сдаться, объединиться с подлой сволочью. И вернут ли они картины? Тоже не верю. Получат все, а потом уберут меня любыми способами. Так кто они? Мафия, которой служат артистические, интеллигентные голоса? «Наши возможности тоже велики…» Что же тогда? Позвонить Спирину? Но верю ли я ему? В жизни черт знает сколько совпадений!..»
Не подымаясь с постели, Андрей смотрел в потолок, на пыльную люстру, вспоминая выстрел Спирина, и никак не мог найти то место, откуда тот сбил пулей висюльку. Потом взглянул на часы. Пятнадцать минут четвертого — самый глубокий час ночи. Звонить Спирину было не время. Но минуту спустя он снял трубку, набрал номер и долго ждал, пока заглушенный сонной сипотцой голос не ответил:
— У телефона Спирин.
— Что так официально? Это я, — сказал Андрей. Спирин прокашлялся, рыкнул по-бульдожьи:
— Кто я? А-а, ты, Андрей? Какого хрена не спишь и людям не даешь? Я только вздремнул. Ты кто — генерал ФСБ? Министр внутренних дел? Ерин? Куликов?
— Если бы… — усмехнулся Андрей. — Не спится. Сам был разбужен телефонным звонком.
— Тэк-с! Братки? Ну-ну, и что?
— Не знаю, братки или хренки, — выругался Андрей. — Говорил какой-то, судя по голосу, интеллигентный хмырь. Или — актер.
— А-а, хоп, хоп! Они все могут. И академика с потрохами купят, и профессора возьмут на блесну. Мой совет: купи и ходи с оружием, как ковбой. Помнишь, я учил? Три-четыре секунды — и хоп, ха-ха! Да, вот какая история, старик. Ты меня не любишь, а я твою просьбу выполнил. До гроба мне обязан. Не расплатишься. Ладно — за тобой бутылка «Камю».
— «Камю» за мной. Кто это сказал, что я тебя не люблю, — насторожился Андрей, и, сейчас же подумав о собачьем чутье у людей с мистическим складом, спросил: — Выполнил мою просьбу? Какую?
— Насчет твоего капитана и лейтенанта… Как их… недоносков? Навел справку через друзей из управления. Так вот какая история, старик. Никто из твоих старых знакомых
«Если бы знать, как начать с тебя разматывать дьявольскую ниточку», — подумал Андрей и спокойно сказал:
— Когда встретимся? Есть желание — приезжай сейчас. Подробно расскажу о звонке и посоветуемся. Мне все равно не уснуть. Коньяк найду, правда, армянский.
Спирин откашлялся, попробовал сострить:
— Коньяк армянский, а вкус французский, гурман любитель от роду русский… Мещанин во дворянстве. Благодарствуйте, приехать не смогу, вторые сутки в пике. Счастлив буду, если посетишь старого бедного однокашника… завтра… то есть сегодня утром. С «Камю» под мышкой. Если не пожадничаешь. Целую.
Он положил трубку и почему-то вновь стал отыскивать то знаменательное место в люстре, где была отколота пулей хрустальная висюлька, и тут впервые страстно позавидовал Спирину, его умению владеть своим натренированным глазом даже в состоянии нетрезвом.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В поскрипывающем лифте, донельзя исцарапанном, с захватанными дотемна кнопками Андрей поднялся на шестой этаж старого замоскворецкого дома и на полутемной лестничной площадке нашел номер квартиры Спирина. В стальной двери блестел неусыпный глазок.
Он позвонил, и лишь минут через пять за дверью послышалось движение, прозвучал низкий голос:
— Андрей, ты?
— Я. С коньяком. Что долго? Спал?
Трижды щелкнул замок, дверь открылась. Одутловатое лицо Спирина с сизыми мешками под красными, непривычно водянистыми глазами, небритые щеки, неопрятно темнеющие щетинкой, непричесанные светлые волосы, слипшиеся на залысинах, — его облик, обычно невозмутимо-снисходительный, утратил свою физическую добротность, всегдашнюю модную и небрежную броскость в одежде. Сейчас он был в поношенных спортивных рейтузах с голубыми лампасами, на длинной, не заправленной в рейтузы майке проступали разводы пота. И его лоб, мощная шея, бугры мускул на предплечьях, тоже облитые потом, лоснились.
— Я спал? Городишь! Ни в одном глазу… Какой коньяк? — выпытывающе спросил Спирин. — «Камю»? «Мартель»? «Наполеон»? Расщедрился или зажал?
— К сожалению, армянский, который был дома. «Камю» за мной.
— Вот, вот, надо быть благодарным. Армянский, а? Спирин подхватил у Андрея целлофановый пакет и двинулся в комнату, он шел и хлопал по ворсалину растоптанными шлепанцами, тупо покачивая плечами, и, глядя на его спину, Андрей снова подумал некстати, что такая вот походка была у людей в камуфляже, занявших скверик неподалеку от Краснопресненского стадиона, когда автоматными очередями прочесывали кусты, и повеяло холодом, как всегда при воспоминании о расстрелянном казачонке.
— Проходи, — пригласил движением оттопыренного пальца Спирин. — Что будешь пить — коньяк, водку?
— Абсолютно ничего, — ответил Андрей. — Хочу поговорить на трезвую голову. И так позволяю зигзаги почти каждый день.
— От меня подобного отказа не дождешься. Я-за медленное утоление жажды… ха-ха-хо-хо! Ясно?
Спирин широко ухмыльнулся, облизнул губы, вероятно, мучимый жаждой, бросил сумку под книжные полки возле дивана, на котором, похоже было, провел всю ночь в своем заношенном спортивном костюме. Диван не был застелен простыней, тканьёвое одеяло комком сбилось на пол, одна лишь подушка выделялась в изголовье, измятая, несвежая. На диване страницами вниз лежала развернутая книга, которую, как видно, читал Спирин до прихода Андрея. На тумбочке среди темных лужиц и надорванных целлофановых пакетиков с рассыпавшимися орешками, полупустой коробкой конфет, сахарницей с воткнутой в нее ложкой, нарезанного на тарелке лимона стояли кофейник, две бутылки «Камю», порожняя и начатая, бокал, затуманенный потеками на стекле, большая бутылка пепси-колы — признаки бессонной ночи Спирина, следы его пике.