Бернарда
Шрифт:
– Нет… – тихо прошептала я, – нет!
Молчавший до этого момента Дрейк произнес.
– Я распоряжусь в лаборатории, вам вырастят новых. Столько, сколько попросите.
Клэр зарыдала еще громче.
– Не на-а-а-адо новых! Мы хотим этих, на-а-а-ших, родных…
Все еще не веря своим глазам, я медленно протянула руку и прикоснулась к замершим комкам шерсти. Крохотные, беззащитные, пытавшиеся укрыть нас от пуль своими телами. Внутри начало подниматься негодование – неумолимый поток злости и гнева. Воздух вокруг вдруг пошел невидимыми волнами, темная часть меня начала открывать глаза, чтобы отыскать того, кто
– Ди, успокойся! – жестко приказал Дрейк, но я едва слышала его. Сердце налилось едкой горечью, медленно обращающейся в холодную ярость. – Успокойся, я сказал!
Получив невидимую пощечину по сознанию, я вздрогнула и очнулась. Злость схлынула: словно в сосуде, где она начала накапливаться, кто-то проделал дырочку.
– Тебе нельзя сейчас терять остатки энергии! Хочешь, чтобы способности ушли насовсем? Остынь!
Дрейк был предельно холоден, собран и зол.
Растерявшись от быстрой смены ощущений, я беспомощно переводила взгляд то на Начальника, то на мертвых Смешариков, чувствуя, как испаряющийся гнев затапливает новая волна отчаяния. Так не должно было быть… Не должно! Они ведь Фурии, они – наши. Они не могут просто взять и умереть, так нечестно! А я не умею лечить, не научилась…
Из моих глаз покатились слезы, в горле, не желая проглатываться, рыбной костью застыла обида на несправедливость жизни. В голове скользнула шальная, почти безнадежная мысль.
– Дрейк, ты ведь вылечил Мишу… Знаю, он тогда был живой, но ты ведь смог. Помоги им. Пожалуйста, помоги им!
– Ди…
– Да, пожалуйста, помогите! – присоединилась Клэр, всхлипывая. – Богом молю, если есть хотя бы шанс, помогите им… заклинаю…
Дрейк, поджав губы, неодобрительно смотрел на нас.
Вдруг из глубины темного коридора по полу в нашем направлении покатились маленькие тени. Один за другим из-под лестницы выехали Смешарики и сгрудились у ног Клэр, все, как один, опасливо глядя на Дрейка.
Мы с удивлением наблюдали за процессией из взъерошенных, грязных, сбившихся в одну тесную кучку существ.
Несколько секунд в коридоре было тихо. Потом один из глазастиков открыл рот и тоненьким тихим голосом, старательно напрягая связки, выговорил:
– Моги…
Несколько секунд царила тишина. Только куча глаз, напряженно уставившаяся на Дрейка в немой мольбе и ожидании чуда.
Затем рот открыл другой:
– Эйк, моги…
Тишина. Третий:
– Моги нам…
Затем подключилось еще несколько:
– Жалста…
– Эйк… Эйк…
– Жалста…
– Моги… моги…
– Эйк…
– Моги…
Через секунду хор из тоненьких жалобных голосов заполнил коридор.
С минуту Начальник слушал этот «концерт» молча, укоризненно поджав губы. На какую-то долю секунды мне показалось, что он сейчас уйдет. Просто развернется и уйдет, но этого, к моему огромному облегчению, не произошло. Что-то вынудило Начальника сдаться.
– Твою мать… – с чувством выговорил он, глядя на утирающих слезы нас и кучу желтоглазых Фурий под ногами. – Детский сад…
Помолчал еще, покачал головой, затем жестко посмотрел на Клэр и отдал приказ, от которого у всех присутствующих радостно заколотилось сердце:
– Отнеси их в спальню, положи на кровать, и НИКОМУ не входить, пока я не закончу.
Посреди радостных воплей, бубня что-то нелицеприятное себе под нос, Дрейк принялся разуваться.
Часы
Глядя на местами слипшуюся шерсть, мы качали головами: сердце щемило от нежности. Пусть странные, пусть неспособные нормально говорить, но в совершенстве перевоплощаться, они стали для нас родными. Как хорошо, что эта ночь не закончилась на траурной ноте и не нужно никого хоронить с камнем на сердце, пытаясь проглотить горькую пилюлю.
Да, время лечит. Наверное, оно вылечило бы и потерю пятерых странных существ, однажды ночью вставших на защиту этого дома, но каждый подобный случай оставляет шрам под кожей, невидимый окружающим и ежесекундно ощущаемый тобой. И каждый такой случай добавляет в жизни пустоты.
Сегодня благодаря Дрейку пустоты не было. Была усталость, был глупый смех без причины и были нервные слезы – следствие шока. До самого восхода мы пытались придумать тридцать пять уникальных имен, слыша в ответ от Смешариков либо радостное «Ага!», либо укоризненное «Не-е-е…», и разражались смехом, запивая душевное облегчение алкоголем. Спать разошлись только тогда, когда хромированные поверхности осветили розоватые лучи восходящего солнца.
Здесь ничего не изменилось.
Все тот же двор, та же железная горка и одинокая песочница, ленточка серебристого «дождика», привязанная кем-то на дерево еще в прошлом году и с тех пор одиноко болтающаяся на ветру. И тот же панельный дом в вечерних сумерках.
Где-то в глубине квартиры на шестом этаже мама. Может быть, читает, может быть, пьет чай или смотрит телевизор. Надо бы подняться, вот только почему-то не хотелось. Прислонившись к холодной трубе – стойке качелей, я просто стояла и смотрела на собственный дом, пытаясь разобраться в странных ощущениях.
Этим утром я почувствовала себя гораздо лучше: усталость спала, боль тоже. Позавтракав, а точнее сказать, пообедав на кухне (завтрак мы все благополучно проспали) под умильный гвалт Смешариков, пытавшихся перечислить все, что они хотят в следующем меню (а это «ешня, иня и нанас» – черешня, дыня и ананас), я решила, что неплохо бы проверить: вернулись ли обратно утерянные способности. Поэтому, пока Клэр, подобно вежливому официанту, с умильным видом записывала в блокнот список из фруктового ассорти, я оделась и некоторое время размышляла, куда же прыгнуть.
А пять минут спустя, уже одетая и обутая, стояла перед многоэтажным домом в собственном дворе.
Значит, способности вернулись. Представить картинку четкой и ясной получилось не сразу, но все же получилось. Еще пара дней – и все станет как прежде: быстро и легко.
Наверное, стоило ожидать большей радости от посещения этого места, но ее почему-то не было.
Этот мир становился все более чужим. Если раньше чужими были ходящие по улице прохожие и их проблемы, то теперь все более чужой становилась собственная семья.