Берова тропа
Шрифт:
Воняло от волхва, кстати, диким зверем и кониной. Ещё бы на такое чудище лесное Марика поглядела благосклонно!
— Ну что уставился, князь Олег? — сумрачно прошамкал волхв с набитым ртом. — Ты гостя сначала напои-накорми, в баньке попарь, а после взглядом как ножом режь.
— Да, банька тебе необходима, — криво улыбнулся Ольг. — Одежды чистую велю принести, а эту сожги, сделай милость. Воняешь ты, премудрый.
— Ну а поживи в лесу, поглядим, чем ты пахнуть будешь!
Вспомнилось, что Марика даже в доме своём всегда была чиста и опрятна. И мылась нередко. Врет волхв, ленив он просто.
— С проклятьем
Волхв все же поперхнулся. Долго кашлял, утирая слезы. Ольг терпеливо ждал, под столом сжимая кулаки. И постучал бы Зимогор по спине, так ведь перестарается и хребет переломит…
— Видишь ли, любезный мой князь… тут дело такое тёмное… Проклятья, они ведь незаслуженными не бывают. Незаслуженное проклятье возвращается к тому…
— Коротко и по сути. Недосуг мне лясы точить.
— Угу. Ну так знай: оно не снято. Его вообще снять нельзя. Совсем. Ну, может, когда я умру, оно уйдёт. А может, и нет.
— Но Марика молодая!
— Да. Потому что ты ее любишь, и она в это верит. Такое условие: ее должен кто-то полюбить в обличье старухи. Ну и имей в виду: если она в твоих чувствах сомневаться начнёт, сразу будет стареть. Ты увидишь. Узнает, что ты изменил — станет старухой. Обидится ни на жизнь, а на смерть — станет старухой. Шубку этой капризной бабе не купишь…
Ольг только усмехнулся с облегчением. Изменять он не собирался, а насчёт остального… не такая его жена, чтобы на ерунду обижаться. К тому же он вырос среди кохтэ, а те своих женщин любить умели. Ну, и он насмотрелся.
— А если я ее до старости любить буду, она молодой останется? — уточнил деловито.
— Выходит, что так.
— А и славно. Было проклятье, стал дар дивный. Поэтому я тебя, старый пень, даже убивать не стану. Ну, и ещё тебе придётся обряд обручения провести.
— Какой же ты прыткий, Олег Андреевич! Ты бы сначала с недругами разобрался!
— А никуда они не денутся. А денутся, так я их из-под земли достану. Али сомневаешься?
— Ух ты какой бер вырос… а был-то совсем детёныш… Дивно, дивно. Хорош у Бергорода князь будет.
— А потом я Варьку за Ингвара выдам и Лисгород тоже к рукам приберу, — зачем-то ляпнул Ольг, ёжась под острым взглядом чёрных глаз.
— Не выдашь, — махнул рукой Зимогор. — Не судьба. Да и Ингвар — не сын своего отца. Не нужен он тебе. А Лисгород и так под тобой будет. А если не упустишь момент — то и Волчий Посад прибрать к рукам сдюжишь. А сын твой и вовсе… кхм. Неважно.
Важно. Ольг хищно прищурился. Да, была у него мечта все княжества под собой собрать и сделать великое государство. Потому что сегодня в Степи правит хан Баяр, Ольгов друг и соратник. А потом придёт кто-то другой. И совершенно не факт, что когда-нибудь народ кохтэ (как никогда сильный и многочисленный) не захочет потоптаться по землям моров. Княжества нынче маленькие, общего военного договора не имеют, а если и имеют, то не спешат его соблюсти. Не дело это…
— Значится так, — тяжело сказал Бурый, поднимаясь. — Обряд через три дня на главной площади проведем. Пока же мои люди будут народ кликать. И жене моей на глаза не показывайся, очень прошу. Она — женщина мстительная и непредсказуемая. А ты у нас любишь проклятьями сыпать во все стороны. Не будем ситуацию усугублять.
30-2
А Марика вдруг ощущала себя настоящей княгиней. Поутру две незнакомые девицы обрядили ее в тончайшую рубашку, а поверх надели платье из мягкой голубой шерсти. Еще — расшитый речным жемчугом кафтан без рукавов, зато с меховым воротом. Волосы долго чесали гребнями, а после заплели в косу. На голову пришлось надеть расшитый золотой канителью кокошник, под который и косу упрятали. Женщина не сопротивлялась. Она знать не знала, как тут одеваются княгини. Наверное, бабоньки в этом деле опытные, не то что деревенская, а после — лесная ведьма.
А после ее взяли под белы рученьки и подвели к диву дивному — огромному овальному зерцалу в бронзовой раме да на львиных ногах. Вот тут-то Марика и поняла, во что она вляпалась. Зерцало это стоило денег баснословных, его везли издалека, из страны, где жили умельцы, что это чудо выдумали. У боярынь обычно были маленькие, круглые, на серебряных ручках, а в деревнях от такой роскоши только баяли и посмеивались над глупостью городских белоручек. Видать, есть у них время на себя любоваться.
Княгиня! Да ведь Марика ничего такого и не умеет! Ест ложкой или вовсе руками, ходит быстро и широко, разговаривать с людьми ласково да вкрадчиво не умеет, всегда на языке вертится ядовитое словцо. Ну положим, ближних бояр она по именам запомнит быстро, чай, не дура, а на остальных и вовсе плевать. А как быть с разговорами? О чем таком умном она сможет рассказать? Как подорожник к царапине прикладывать? Или о зелье от кашля? Одна радость — в кухню ее теперь никто не пустит, а значит — молоко не скиснет и капуста сочная будет.
А зерцало меж тем убеждало ее в том, что жена у Ольга — раскрасавица. Марика и раньше это знала, но одно дело слышать, а другое — своими глазами узреть и румяные от волнения щеки, и сияющие глаза, и в волнении вздымающуюся грудь. А и хороша, пожалуй, не хуже Катерины!
И Ольг, появившийся позади нее в гладком стекле, своим взглядом подтверждал ее довольство.
Как славно они вместе смотрелись! Он, могучий, широкий, выше ее на целую голову, светловолосый и со шрамами на лице, был прекрасен. Мужчина, воин, князь. И она рядом, такая невероятно счастливая…
— Про Ермола узнать хочешь? — спросил муж вместо ожидаемых слов любви.
— А что Ермол? — удивилась Марика, разом теряя интерес к дивному зерцалу.
— Это он черный огонь принес и дом поджег. Его сейчас палач пыта… допрашивает.
— Но зачем? Это же и его дом был. И внук его с Варькой чуть не погиб!
Ольг осторожно обнял жену за плечи и увлек к окну, приказав девкам выйти и забрать с собой Варьку, которая еще бессовестно дрыхла. И, глядя во двор, где сновали туда-сюда незнакомые люди, мрачно продолжил:
— Ермол в доме давно служит. И знал, где слуховые трубы сделаны. Подслушал нашу с Кожевеником беседу. А тот рассказал очень многое. И про мздоимство, и про разворованную казну, и про то, как моего отца убирали. Что иштырцы в свое время не просто так в нашу деревню наведывались, а меня, последнее, что у отца осталось, погубить должны были. И за это все бояре заплатили им золотом. А я все голову ломал, зачем же эти твари приходили, на набег похоже мало было, да и что им в деревне грабить? Коровники и сеновалы? Всяко выгоднее на торговый обоз нападать, чем на простых крестьян.