Берсерк
Шрифт:
— Слушай, Бьерн, — как-то раз отважилась спросить я, — ты все о других да о других, будто у самого нет родни.
Бьерн осекся и внимательно поглядел мне в глаза:
— Родичей много, но тебе-то зачем о них знать?
— Так просто…
— Так просто я трепаться не люблю, — отрезал Бьерн и отвернулся. Мне стало стыдно: из-за любопытства разбередила человеку душу! Теперь он небось будет маяться всю ночь, вспоминать своих погибших сыновей…
— Прости, Бьерн. Я не хотела. Сама не люблю рассказывать о родичах. Они ведь тоже умерли, как и твои сыновья.
— Мои сыновья?! — Бьерн развернулся. — Кто Сказал
— Все болтают… — смутилась я.
— И что же болтают?
Теперь мне стало и вовсе неловко, но, преодолев стеснение — сама же навязалась, — я выдавила:
— Говорят, что они утонули…
— А не говорят, что я их сам утопил? — резко спросил Бьерн.
Растерянно озираясь по сторонам, я прошептала:
— Нет…
— Тогда врут, — успокоился кормщик и снова отвернулся. Мне тоже расхотелось разговаривать. Неужели он не шутил, что сам утопил сыновей? За что?! И как это случилось?!
Дверь впустила Олава и Изота. Не обращая внимания на спящих данов, они подошли к костру.
— Что не спишь? — присаживаясь рядом, поинтересовался Изот. Я выразительно покосилась на Бьерна.
— А-а-а, опять разговаривали, — махнул рукой лив— Ну и чем же этаким он тебя напугал?
Зачем разносить лишние слухи? Я пожала плечами и посмотрела на Олава. На Боргундархольме он стал спокойнее, веселее и, кажется, уже начал забывать свою киевскую зазнобу. В тот день, когда я впервые убила, он выхватил меня из рук Бьерна и крепко притиснул к груди. Казалось, что теперь все вернется и будет как прежде — и наши доверчивые разговоры, и нежная любовь, но дни шли, а ничего не менялось…
Он поймал мой взгляд и улыбнулся:
— Ложись. Изот клянется, что через пару дней будет буря — значит, завтра уходим.
Как уходим?! Куда?! Я покосилась на Бьерна. Он кивнул.
— Не волнуйся, — засмеялся Олав. — Уйти все равно, пришлось бы. Харальду, конунгу данов, не понравится, что я напал на его бондов. Он пошлет сюда людей. А если буря опередит их — волны расшибут драккары о скалы. Так что ложись и отдыхай, пока можешь.
Я послушно расстелила на лавке полушубок и улеглась. Олав и Бьерн вышли, какой-то воин занял мое место возле костра, и под слабое пощелкивание горящих поленьев я заснула.
Мне приснился Бьерн с сыновьями — худощавыми и тонконогими парнями. Лиц у них не было, только размытые белые маски. Бьерн связывал их и, угрожая мечом, как недавно угрожал мне дан, гнал мальчишек в море, где под зелено-голубой пеленой виднелся седоусый страшный лик водяного великана Эгира. Он скалил белые, похожие на шапки волн зубы и злобно шипел:
— Дурак ты, кормщик. Все одно — будет буря!
— Но меня она не тронет! — шлепая мечом по воде, смеялся Бьерн.
— Сгинешь в море! — завывал в ответ Эгир. — Сгинешь!
— Шевелись! Шевелись! — неожиданно ворвался в их нескончаемый спор голос Олава, и я проснулась.
Вокруг царило заметное оживление, а на берегу возле кораблей шумели воины. Схватив меч и свой узелок, я выскочила из избы, пробежала мимо не скрывающих радости данов, кое-как преодолела водную полосу, взлетела на драккар и устроилась у кормы. Облепив корабль со всех сторон, воины потянули их в воду. Обе «Рыси» заскрежетали днищами по песку, перескочили через несколько подводных валунов, ускользнули от покрытых пеной острых обломков
— Держи на полдень! — громко приказал Бьерну Олав. Кормщик кивнул и налег на рулевое весло.
— Почему на полдень? — спросила я Изота. Он греб первым, а я дожидалась своей очереди. — Ведь Норвегия совсем в другой стороне…
— А мы больше никуда не успеем. — Он поглядел на небо. — Хорошо бы хоть выйти из пролива.
— Куда выйти?
— К вендам.
Пока ленивая память перебирала все, что мне было известно о тамошних землях, небо потемнело и налилось гневом, а Позвизд совсем стих, будто набирал в могучую грудь побольше воздуха и намеревался единым выдохом смести с земли и моря все живое. То там, то тут над темной морской гладью появлялись пенные белые барашки. Я вспомнила свой сон, качающееся под водой лицо страшного Эгира и закусила губу. Думать о худшем не хотелось, но все внутри сжималось при мысли, что под днищем корабля спрятался и тянет вверх громадные ручищи водяной великан. Пожалуй, мне было бы легче вовсе не знать о нем, а наш словенский Морской Хозяин был куда безобидней и понятней этого чужого чудовища.
— Али! — позвал Бьерн. Олав подошел к нему.
— Надо ставить парус, — быстрой скороговоркой сказал кормщик.
— Ты что?! В бурю?
— Бури еще нет, — упрямо мотнул головой Бьерн. — А без паруса не успеем выйти из пролива. Думай, дело твое.
Олав заходил взад-вперед. От носа к корме… Снова к носу. Страх перед чем-то неведомым, мчащимся на нас далекой серой мглы, переполнил чашу моего терпения. выкрикнула я.
— Ну что же ты?
Он вздрогнул, огляделся и негромко приказал:
— Ставьте парус. Изот и Василь, идите к мачте. Топоров из рук не выпускать! Если не успеете снять дарус и вытащить мачту — рубите ее!
Ставший необычайно серьезным Изот вложил весло мне в руки и направился на середину драккара.
Над настилом поднялась невысокая округлая палка и большой, почти вдвое шире самого корабля, парус. «Рысь» рванулась, будто ее что-то ударило, и полетела вперед. Дружно ухнув, мы вытянули весла и закрыли отверстия в бортах. Теперь все, кроме Бьерна, смотрели туда, где край моря сливался с небом. Однако ветер ринулся на драккар внезапно, словно лесной зверь на добычу. «Рысь» легла набок. .Захрипев от натуги, сразу несколько воинов повисли на мачте и попытались выдернуть ее из гнезда, но она не поддавалась. Огромный, наполненный силой Позвизда парус не позволял ей двинуться с места.
— Руби! — завопил Бьерн. Изот ударил топором по древку мачты. На втором драккаре мачту удалось снять до ветряного натиска, и теперь «Малая Рысь» приближалась к нам. Ее острый, высоко поднятый нос нацелился в наш борт. Над гребцами возвышалось лицо Бажена. Судорожно сжимая в могучих руках рулевое весло, он и не думал поворачивать.
— Бьерн!!! — бросаясь к нашему кормщику, взвизгнула я. — Надо развернуть драккар!
Удерживая руль в прежнем положении, Бьерн другой отщвырнул меня в сторону.