Берсеркер
Шрифт:
— А вы точно уверены, что здесь действительно будут происходить бои?
— Во всяком случае, именно так сказал наш проводник. Полагаю, он знает, что тут происходит, — ответил Шонберг, не глядя на Афину и понизив голос. Он с большим интересом наблюдал за приготовлениями.
— Но если он сказал правду, каждый из этих людей уже провел за время турнира по два поединка. А вы только гляньте — по ним этого совсем не скажешь.
— Я вижу несколько повязок, — шепотом откликнулся Шонберг. — Но в твоих словах есть определенный смысл.
Шонберг ненадолго умолк, обдумывая вопрос.
— Возможно, дело вот в чем: похоже, здесь не принято вести бои, сидя на спине у какого-либо
Высказав это соображение, Шонберг умолк: Лерос посмотрел в их сторону. Похоже, жрец готов был объявить о начале следующего тура. На ринг с противоположных сторон уже вышли двое вооруженных мужчин. Взгляд де ла Торре и Челесты сразу обратился на них.
Лерос откашлялся.
— Брам Безбородый и Чарльз Честный!
Суоми стоял на вершине скалы рядом с Барбарой Хуртадо и смотрел вниз, на место состязаний. Он находился слишком далеко от ринга, чтобы расслышать произнесенные Леросом имена, но отлично видел в бинокль, как двое мужчин подняли оружие и двинулись навстречу друг другу. Суоми опустил бинокль и отвернулся. Карлос сам не понимал, как он ухитрился впутаться в эту отвратительную историю. Охоте на животных еще можно найти или хотя бы придумать уважительные объяснения, но это... А еще там, рядом с рингом, стояла Афина и жадно наблюдала за происходящим.
— Должен же кто-то заниматься антропологическими исследованиями, — пояснила она Суоми совсем недавно, перед самым уходом с корабля. — Если они действительно собираются там сражаться до смерти.
Их проводник, высокий юноша в белом одеянии, как раз перед этим рассказал им некоторые подробности, касающиеся турнира.
— Но вы не антрополог.
— Да, но здесь нет ни одного профессионала в этой области. А работу все равно следует выполнить.
Афина проделала заключительный штрих подготовки — прикрепила на пояс рядом с голографической камерой небольшую видеокамеру, фиксирующую заодно и звук.
— А Шонберг тоже прибыл сюда с целью проведения антропологических исследований?
— Спросите об этом у него. Карл, если вы настолько сильно ненавидите Оскара и не можете спокойно смотреть на жестокие стороны жизни, зачем вы вообще отправились в это путешествие? Почему вы подбили меня попросить Оскара пригласить вас?
Суоми глубоко вздохнул:
— Мы уже говорили на эту тему.
— Скажите мне об этом еще раз. Я действительно хочу разобраться, в чем тут дело.
— Ну ладно, пускай. Я отправился в это путешествие из-за вас. Вы — самая привлекательная женщина, которую я когда-либо встречал. Я имею в виду нечто большее, чем секс. Конечно, секс тоже входит в это понятие... но я хотел бы завладеть той частью вас, которая сейчас принадлежит Шонбергу.
— Я ему не принадлежу, как вы выразились. Я работаю на Оскара вот уже пять лет, и он вызывает у меня восхищение...
— Чем же он вас восхищает?
— Своей силой. В вас тоже есть своего рода сила, Карл, — я не могу этого не признать, — но она иная. Оскару принадлежит мое восхищение, и зачастую — мое общество, потому что мне приятно составлять ему компанию. Несколько раз мы с ним занимались сексом, и это тоже было приятно. Но я ему не принадлежу. Я никому не принадлежу. И
— Возможно, будете, если от всего сердца захотите подарить себя кому-нибудь.
— Никому и никогда.
Это был первый поединок сегодняшнего дня. И Брам и Чарльз сражались осторожно. Никто из них не пытался решить исход боя одним ударом. При одинаковом росте противников Чарльз Честный был куда более сухощав. Он держался неестественно прямо. Лицо его было красивым, но мрачноватым. Он был одет в свободного покроя куртку из хорошо выделанной кожи.
Афина подумала, что этот человек выказывает просто поразительное самообладание. Чарльз поднял свой длинный, острый даже на вид меч, устремил его в сторону противника и замер в ожидании.
«Нет, не может быть, чтобы речь здесь шла о жизни и смерти, — попыталась уверить себя Афина. — Ну и что, если они держатся с такой серьезностью? Это наверняка какая-то игра, и проигравший просто символически из нее выбывает...»
Правда, в глубине души Афина понимала, что на самом деле все обстоит не так.
— Ну, давай, — пробормотал Чарльз, словно понукая какое-то животное. — Давай. Пошел. Пошел же!
И безбородый Брам со всей своей юной и капризной силой двинулся вперед — один шаг, затем другой... Потом это превратилось в ужасающий натиск. Его меч взлетел и обрушился вниз. Отточенные клинки сшиблись. Двое мужчин заворчали, словно хищники. Среди зрителей послышались бессвязные взволнованные возгласы. Чарльз, отражая удар за ударом, отступал перед противником. Казалось, он на мгновение потерял равновесие, потом скользнул в сторону и контратаковал Брама. Этот удар заставил столпившихся вокруг воинов переглянуться с пониманием — и с уважением. Впрочем, Брам увернулся от удара. Он до сих пор был невредим, но его сокрушительная атака захлебнулась. Афина наконец-то начала понимать, что в здешних местах искусство боя имеет не меньшее значение, чем обыкновенная жестокость.
На миг Брам застыл, нахмурясь. Юноша был так удивлен, словно встретил неожиданное сопротивление со стороны какого-то неодушевленного предмета. Потом Брам внезапно возобновил наступление — еще более яростно, чем в первый раз, если такое только возможно представить. Длинные мечи превратились в размытые полосы и запели в унисон. Они разлетелись в стороны и снова сшиблись. Опять послышался звон металла. Теперь Афина уже начала замечать и понимать рисунок боя. Девушка позабыла обо всем на свете; ее зрение и рассудок были всецело поглощены представшим перед ней зрелищем. Потом как-то так оказалось, что меч Чарльза исчез у него из рук — хотя Афина следила за боем очень внимательно, она не заметила, как это произошло. Оказалось, что меч уже вонзился между ребер Брама, рукоять упирается юноше в грудину, а из широкой спины Брама торчит сантиметров пятьдесят окровавленного лезвия.
Брам покачал головой. На лице его застыло горькое недоумение. Афина видела все это с величайшей четкостью, и в то же время ей казалось, что все это происходит чрезвычайно медленно. Брам еще раз взмахнул мечом, но похоже было, что ему не под силу определить, где находится его ныне безоружный противник, хотя Чарльз стоял прямо перед юношей. Неожиданно Брам неуклюже сел, выронил оружие, закрыл лицо рукой и разрыдался. Казалось, юношу поразила мысль о том, что его бороде так и не суждено вырасти. Потом рука безвольно упала, и Брам осел на землю. Его голова склонилась на грудь. Поза юноши со стороны выглядела страшно неудобной, но у Брама не вырвалось ни единой жалобы. И только когда на арену вышел раб в сером плаще, чтобы оттащить тело в сторону, Афина осознала, что этот человек — этот мальчик — только что умер у нее на глазах.