Бес новогодней ночи
Шрифт:
– Да ты сам придурок! Ты не понял? Он же мне чуть причиндалы не оторвал, даже не касаясь!
– Кто «он»?
– Черт!
– Какой черт???
– Рогатый!!!
– Сам ты… Безрогий! Если б черт был, он бы душу взял, а не я..ца! Да и целы они у тебя. Подумаешь, надпилил!
– Да?! Тебе бы так! А кто если не черт? Морда страшная, косматая, с рожищами, глаза горят, из ноздрей дым валит, и говорит человечьим голосом!
– Чьим голосом, твою растудыт!!!
– Деда Васи!
– А где дед Вася?
– В погребе!
– А кого мы вытаскивали?
– А хрен его знает! Это ОН дедом Васей оборотился, а как мы его вытянули, так он свой облик и принял!
– Зачем? Так бы и обратал. Оно ж сподручнее!
– Да почем мне знать? Может, он при луне свой облик принимает?!
Совсем одурев и запутавшись, Тиша долгим взглядом посмотрел на брата, ничего путного не решил про его умственные способности, и сообщил:
– Сам ты черт! Давай пить дальше. Я когда трезвею, с ума начинаю сходить…
И кто знает, может, и напились бы в тот вечер братья и впрямь до чертиков зеленых, но в этот момент в холостяцкую халупу вошли майор с бабой Катей. Узрев на пороге старуху, лежащий Миша испуганно завопил: «Чур, тебя, чур!», закатил глаза, и захрипел в неведомом ранее экстазе. При этом истово крестился левой рукой, и, почему-то, слева направо. Тиша, как менее впечатлительный, только скривился, и мрачно сверкнул осоловелыми глазами:
– Явилась, ведьма? И с милицией! Ты б лучше попа привела, с ним сподручнее.
Баба Катя, не обращая внимания на оскорбление, потребовала:
– Отвечай: где Василий?!
Майор, чувствуя, что инициатива от него уходит, попытался вмешаться:
– Подождите, Катериванна. Надо выяс…
– Да что тут выяснять? Ты посмотри на его рожу! Говори, упырь, где мой дед???!!!
Тиша, и без того взвинченный водкой и стрессом, заорал, противореча сам себе, словно не он спорил с братом пять минут назад:
– В аду твой дед! И тебе туда дорога! Чтоб вас обоих!.. Ни в жизнь больше на твое подворье не ступлю. Развели нечистую!
– Я ведьма? Это у меня то нечистая? Да ты на себя посмотри, варнак! С перепою уже уши деревянные! Ты смотри, Олежка, он и не запирается! В аду, говорит, дед! Ну да, где ж ему теперь и быть, родненькому моему… красавцу писаному… мурлу поганому, кобелине ненасытному! Угольков пожарче под его сковордку!!!
И залилась слезами, только сейчас поняв, что дед Вася хоть и кобель изрядный, а все ж таки свой кобель, родной. Да и Мишку жалко. Впрочем, неизвестно достоверно, кого ей было жальче. Майор, всем своим милицейским нутром почуяв, что история темная, решил принять меры сообразно своей должности:
– Вот что, братцы. Давайте-ка в отделение. Там и будем разбираться.
На что Тиша еще больше взбеленился:
– Меня? Нас в отделение?! За каким хреном? Мы и так пострадавшие. От нечистой. Вот такой изюм! Ты вон с бабкой разберись. Да сначала в церковь сходи, их семейку протоколом не проймешь!
Баба Катя, снова услышав про нечистую, не стерпела, и рявкнула:
– Да ты!.. Ворюга! Всю жизнь на руку нечист был. Кто у Маруси Поздеевой по осени кролика спер? Даже косточек не нашли! Скажешь, не ты? Олежка, да посмотри на них! У одного рожа бандитская, а у второго с натуги аж грыжа выскочила. Не иначе, как моего деда с козлом ворочал! Вот и надорвался!!!
И в сердцах саданула клюшкой прямо по выпирающей из-под драного трико внушительной повязке. При этом малость промахнулась, возможно, и умышленно, и угодила массивной ручкой прямехонько по той части Мишиного организма, который не сумел атрофировать до конца «нечистый». Миша взвыл, согнулся пополам от острой боли, Тиша завопил: «У него же аппендикс недавно вырезан!». Баба Катя от души врезала еще раз по тому же месту, чтоб решить все хирургические проблемы разом, а майор, в ужасе от балагана, схватился за голову. И неизвестно чем закончился бы вечер, не исключено, что для кого-то больницей, а для кого и КПЗ, но тут захрипела рация в кармане майорского бушлата:
– Кама ответьте Оке… чшшш… Кама… Товарищ майор… чшшш… дежурный на связи… хрррр… Вы скоро …нетесь?
Торопов, рявкнув, «Тихо всем!», нервно отозвался:
– Не знаю! В дурдом я щас поеду! Что случилось?
– Зачем в дур… чшшш… Сюда приезжайте! Здесь дурка… чшшш… Здесь такое, я не …наю… Приезжайте!
– Да объясни толком!
– хррр… зоопарк! Мне что делать? Козел орет… шшш… водитель матерится, дед… шшш… чшшшш… мертвый! Хр… чшшш… пит уже!
– Какой козел? Какой дед?! Кто мертвый? Куда ты там едешь?! Ты что, пьян, собака?!!
– Не, собаки нет! Заяц есть… шшш… Приезжайте… хррр… Тищенко Вас… чшшш… Кузьмич! Успел сказать, пока не откинулся… хррр…
Баба Катя, услышав «мертвый» и «откинулся», повалилась на скамью, и заревела в голос:
– Убили! Ой, убили-и-и-и!
Стонущий от боли Миша переглянулся с Тишей. А майор, поняв, что ночь становится совсем уж непредсказуемой, прорычал в рацию:
– Всех задержать до моего приезда! И козла с зайцем тоже. Свидетелями будут!
Тиша, всхрюкнув от смеха, уточнил:
– Кто свидетелем? Заяц? Или козел?
– Оба! – рявкнул майор, задним умом поняв свою оплошность, но не желая ее прилюдно признавать. – Да замолчите вы, Катериванна! Ничего еще неизвестно! А вы одевайтесь, клоуны. Со мной проедете. И вы, Катериванна. Там разберемся, кто нечистый, а кому грыжу надо удалить, на хрен!..
В отделении на удивление было тихо и спокойно, несмотря на панический доклад дежурного. Сам лейтенант, как ни в чем не бывало, сидел за столом и клевал носом, едва не ударяясь подбородком о селектор внушительных размеров. Никаких следов зоопарка, или какого еще зверинца, не наблюдалось. Указав бабе Кате и братьям на скамейку, майор сердито пристукнул по стеклу, и рыкнул: