Бес новогодней ночи

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Под новый год на бабу Катю неожиданно накатила жажда убийства. Ну, то есть, не то чтобы неожиданно, и не совсем убийства, но Мишку она решила-таки зарезать. Хлопот с этим козлом было много, а толку – чуть. Буквально как от козла молока. Потому что козел он и есть козел. Натурально. С рогами, копытами и свинским характером. До того вредная животина, что хуже для бабы Кати только ее дед Василий. От того к старости толку тоже стало немного, да еще нет-нет да и вмажет совершенно неорганизованно. В смысле выпьет безо всякого значительного, с точки зрения бабы Кати, повода. А, напившись, начинает куролесить, лихую молодость вспоминать и свою старуху ревновать к каждому столбу. Или хоть к тому же козлу Мишке. Потому что козла, как кажется деду Васе, бабка любит и ценит больше. Мишку и кормит, и поит, и Мишенькой называет, и шерсть ему вычесывает.

А к деду иначе как «старый хрыч» или «дед» уже давно не обращается. Ну, кормить еще кормит, а насчет напоить, так это уже дудки. Зато не единожды уже грозилась за пьяное дедово хулиганство подпоить соседских Тишу с Мишей, чтобы наваляли Василию в порядке профилактики и прививки против невоспитанности. То есть «заказать» деда, по-современному. Тиша с Мишей, два здоровенных нигде неработающих лба, по причине своей природной придурковатости, почему-то имели репутацию уголовников-рецидивистов способных за бутылку на все. Сидел из них только старший Тиша, да и то за кражу мешка муки на рынке. Но рожа у него зверская, на зоне кое-чему научился, так что его репутации с лихвой хватало на обоих братцев. И оба они не то, чтобы полные дебилы, но малость с придурью. При этом аппетит и тяга к спиртному у них вполне здоровая, человеческая, как ни странно…

Так вот, значит. Решила баба Катя устроить Мишке своему полный кирдык. Благо, что кастрирован он был еще в нежном возрасте, и на жаркое сгодится. И подписала на это, прямо скажем, не благородное занятие деда Васю. Просто часов в шесть вечера подвела деда к столу, и поставила его перед ножом и перед фактом:

– Бери…

– Чего? – не сразу понял дед.

– Нож бери. Будешь Мишку резать.

При слове «резать» у деда Василия легкий мандраж прошел по организму, и малость даже колени подогнулись от испуга. Потому что по убеждениям он пацифист, и резать мог только правду-матку, только супруге, и исключительно по пьяному делу. Ну, худо-бедно, мог еще порезать хлеб и колбасу. При мысли, что ему придется резать живое существо, пусть даже и шкодливого и не в меру прожорливого Мишку, у деда ноги враз стали ватными, и по спине табунком пробежал целый батальон подлых мурашек. Дед начал было отнекиваться, упирать на свои убеждения, но баба Катя среди свойств характера имела несгибаемость и властность, так что спорить с ней, все равно, что осиновый чурбан подозревать в милосердии. Недаром она без малого сорок лет в школе отработала, последние пятнадцать из которых – завучем. И почти половина населения пригородного поселка ходила в ее воспитанниках. А если с теми, кто разъехался, то и больше половины. А Василий ей подчиняться, увы, привык. Потому как в той же школе всю жизнь воздух пинал. В смысле, числился то физруком, то трудовиком, то ночным сторожем. Не без бабы Катиного, понятно, участия…

В общем, деваться было некуда. Взяв нож, дед безропотно натянул ватник, валенки и поперся в сарай, проклиная горькую судьбу, и день, когда впервые не сумел сказать «нет» молодой и хваткой Катерине. Но уж больно хотелось в тот момент… Впрочем, это была не единственная ошибка в его жизни.

Добредя до сарая, дед мысленно перекрестился, зачем-то сплюнул через левое плечо, раз пятнадцать. А может двадцать, в расстройстве чувств он со счета сбился. Откинув засов, вошел в темный сарай, нащупал выключатель, тусклая лампочка лениво и нехотя зажглась. Мишка в загоне недовольно заворчал, потом, заметив нож, а, может, просто почуяв неладное, уже гневно заблеял, и стал бить копытом в загородку. Заглянув в его налившиеся смертной тоской глаза, дед Вася вдруг почувствовал острую нужду справить нужду, и опрометью бросился прочь, за угол сарайчика. А когда уже нужда в нужде отпала, снова проклял все на свете, а особенно изобретателей ножей, и решил, что без наркоза провести операцию он не сумеет. Почувствовав от приятной мысли о наркозе легкое возбуждение, дед снова сплюнул, на этот раз в сердцах, и только один раз, но очень смачно, решительно зашагал в погребочек, устроенный им как на родной Украине, в огороде. Там баба Катя хранила всевозможные соленья и варенья, а дед прятал в тайнике заначку беленькой. Распахнув дверцу, дед на ощупь спустился по ступенькам, нашарил в дальнем углу заначку, ловко откупорил, и плеснул грамм восемьдесят в потрескавшуюся глиняную кружку, валявшуюся на полке. Махом накатил, блаженно зажмурился, крякнул смачно и на ощупь же, привычно запустил руку в кадушку с квашеной капустой. Закусив, и почувствовав некоторое облегчение, дед примостился на колченогом табурете, и задумался над своей горькой судьбиной, и возможностью избежать смертоубийства…

Тем временем баба Катя, не дождавшись мужа, вышла узнать, в чем дело, и выплеснуть праведный гнев на неповоротливого супруга. Времени на ее взгляд прошло достаточно, пора бы и быть. То есть, Мишке не быть. Козла ей, конечно, жаль было, что там говорить. Все же с соски его кормила. Но рано или поздно это должно было случиться, чего уж там… Да и жрать паразит стал столько, что уже пенсии на прокорм всех троих не хватало, и перспектив, что животина есть станет меньше, не наблюдалось.

Деда в сарае она, понятное дело, не обнаружила. Свет горел, горели в темном углу страхом и злобой Мишкины глаза, в которые баба Катя смотреть не решилась. Нож торчал воткнутым в косяк. Вздохнув, баба Катя непедагогично ругнулась:

– Уфитилил, значит, кобелина хренов, да? Пошел опять по улице рюмашки сшибать? Ну, ладно. К столу все равно приползешь, а уж я тебя встречу сковородником…

И пошла в расстроенных чувствах к Тише с Мишей. Отступать она не привыкла, а исполнить задуманное лучшей кандидатуры, чем Тиша, поблизости не имелось. Того все приглашали скот резать. Почему еще и повелась слава душегубская. Жили Тиша с Мишей на соседней улице, позади баб Катиного огорода, через который шагать зимой не с руки. То есть, не с ноги. И тащиться ей пришлось в кругаля. Наверное, от перспективы дальнего путешествия баба Катя и забыла запереть дверь сарайчика на засов. И это была роковая ошибка, которая и привела к дальнейшим событиям…

Василий тем временем успел замахнуть еще полста грамм, сладко закурил, устраиваясь на табурете поудобнее, и привалившись спиной к кадушке с капусткой, и предался мечтам, что он часто делал в последние годы. Типа, вот бы ему сейчас уйти от Катерины, когда трое детей уже встали на ноги, и разлетелись кто куда, да найти бы себе молодайку погорячее, да зажить, как не удавалось прежде… Чего греха таить, до женской ласки дед все еще был охоч, а супружница после вторых родов к этому делу как-то враз охладела, и третью дочку заделала с дедом уже по инерции. Хотя дед иногда подозревал, что уже, возможно, и не с ним заделала, настолько младшенькая была на него не похожа. От таких срамных мыслей ретивое у деда взыграло, к тому же подогретое водкой, и он сердито ударил ладонью правой руки о локтевой сгиб левой:

– А вот тебе! Карга старая. Ха! Резать! Нашла живодера. Всю жизнь из меня веревки вьешь, теперь еще и мясником заделать решила? А не пойду. Вот тут устроюсь, и Новый год встречу…

Потом он еще что-то бормотал, вспоминая все свои обиды, и еще добавил для согрева, и, кажется, даже вздремнул между делом, предаваясь в полусне сладким мечтаниям…

Тем временем Мишка в сарае тоже тяжело ворочал мысли в своей звериной башке. И мысли эти были совсем не праздничные, не веселые, прямо скажем, мысли. В сочетании с ножом в руках деда, и холодностью баб Кати, перспективы козлу рисовались не радужные. Обычно баба Катя угощала его хлебцем с солью. Не случилось. Даже холку не потрепала. Да чего холку? Даже за бороду не оттаскала, как обычно делала в порыве легкого раздражения. Мишке это было неприятно, но сейчас он и это стерпел бы. Лишь бы не жить последние часы ожиданием стать новогодним угощением для кого-то. Не хотелось присутствовать за праздничным столом в качестве жаркого. Поразмыслив, Мишка пришел к выводу, что у бабы Кати предпраздничное обострение. И если он пойдет погулять, пока праздник не минует, то большой беды не случится, а жизнь себе Мишка сохранит. Ну, или хотя бы продлит. Решив так, козел резво сиганул через загородку, и с разгона ударился рогатой башкой в дверь, как уже делал не раз, когда хотелось прогуляться вопреки воле хозяйки. Однако не рассчитал, не учел, что баб Катя забыла засов накинуть, и вылетел из сарая кубарем, едва не свернув себе шею. В сердцах Мишка саданул копытом по двери, та скрипуче захлопнулась, а Мишка еще мстительно и обильно полил ее из своего природного источника. После чего, с чувством глубокого удовлетворения, пошел шляться по огороду…

Мишу с Тишей баба Катя застала за их обычным занятием: празднованием. Они не знали точно, что именно празднуют, но что именно праздновали, а не вульгарно пьянствовали, помнили отчетливо. Во всяком случае, с утра это помнили. К вечеру праздновать стало практически уже нечем, перспектив продолжить праздник было немного. В последней бутылке плескалось от силы на полстакана, и мужики уже поглядывали друг на друга с легким отсутствием любовного братского блеска в глазах. На двоих явно не хватало. Праздник грозился перейти в потасовку, как бывало уже множество раз. Так что баба Катя подоспела вовремя. С ходу оценив ситуацию, она без особой дипломатии с порога произнесла:

– Здрасьте вам… Сидим?

На что Тиша, как старший, и поумнее, недоуменно промычал:

– Ну? Не видишь с улицы?

– И водка кончается?

– Ну. Не вид…

– Вижу, – перебила баба Катя. – Не повторяйся. Закалымить хочешь?

Тиша в третий раз, но уже с интересом, произнес:

– Ну?!

– Баранки гну. Мишку зарежешь? Бутылку ставлю.

Тиша, вспомнив мощный торс баб Катиного козла и его крутые рога, поморщился от такого несерьезного предложения:

– Не… За бутылку резать не стану. За две можно. Одну вперед

Баба Катя обреченно вздохнула, и вытянула из-под шубейки предусмотрительно заготовленную поллитровку:

– Ладно, давай за две. Нож и веревку возьми. Освежуешь сразу.

Миша, в течение диалога опупело переводивший взгляд с брата на бабу Катю, представил себя подвешенным за ноги на балке, и освежеванным,

не выдержал, и взмолился:

– Братуха, за что?!! Водка нужна? Да пей! А я мигом сбегаю, еще литр сгоношу. Займу у кого нибудь. Ты что, Тишаня? За литр родного брата?

Тиша, воздевший было глаза к потолку, в подсчетах, на сколько времени хватит литра, вернулся в реальность, и уточнил: