Бес в серебряной ловушке
Шрифт:
Годелот онемевшими пальцами мял поводья. Боже милосердный. Славная Тортора, где к Рождеству пекли лучший в округе миндальный хлеб. Но отчего так тихо? Где же графская челядь, где крестьяне из соседних сел? Что же никто не явился на подмогу? Четыре года назад уже бушевала тут огненная беда, так отовсюду сбежался народ.
Шотландец сжал колени, и вороной двинулся с холма вниз, к остаткам ворот. Чем ближе раздавался скрип, тем крепче кирасир стискивал зубы, чувствуя, как по вискам и шее течет
Вот и ворота, и чей-то труп в пропитанной кровью весте лежит у столба лицом вниз. Годелот больно закусил губу, стыдясь себя самого и избегая взглянуть на мертвеца, отчаянно боясь узнать его. Вторая створка валялась на земле, изуродованная ударами топора, и улица уводила дальше, в опоганенную, убитую деревню…
…Пеппо коротко вдыхал ртом, в голове грохотали колокола. Здесь не просто дымились руины домов – стылый страх, слепая жестокость наполняли воздух горячим неподвижным смрадом. Скрипели ворота, потрескивали не остывшие бревна, и от этих вкрадчивых звуков еще гуще, еще липче была тишина.
– Пеппо, – хрипло прошептал Годелот, озираясь, – я не пойму, где же люди? Я видел от силы два трупа. Но куда исчезли все остальные?
Вороной, нервно храпевший и поводивший ушами, прибавил шагу. На шее выступили глянцевые пятна пота – конь был напуган.
И вдруг новый звук донесся откуда-то справа, и Пеппо схватил шотландца за вздрогнувшее плечо:
– Погоди, тут есть кто-то живой! Вон там, по правую руку, то ли хрип, то ли плач.
Шотландец обернулся:
– Правда? – Поспешно соскочив с коня, он схватился за повод: – Пойдем, Пеппо. Я не найду его без тебя. Ни беса не слышу, кроме этого чертова скрипа да своего дыхания.
Тетивщика не нужно было упрашивать. Он спешился и последовал за кирасиром. Теперь, когда Годелот надеялся найти уцелевших, первое оцепенение ужаса отступило. Он без колебаний ринулся к развалинам ближайшей справа хижины.
– Осторожнее, тут бревна рухнули, сейчас попробую сдвинуть.
Остатки забора источали жар, но подворье частично уцелело. Обрушившиеся стропила крыши, видимо, задушили разгоравшийся в хижине огонь. Но на пепелище не было ни души. Годелот, не чинясь ожогами, расшвыривал тлеющие поленья, громко выкликая:
– Есть тут кто? Я кирасир его сиятельства, не бойтесь!
Пеппо, стоявший посреди двора, вдруг вскинул руку:
– Годелот, нет ли тут погреба? Плохо слышно, будто мышь из-под пола пищит.
Шотландец огляделся:
– Погреб… Ну конечно!
Растрескавшиеся дубовые доски сыскались быстро. Ухватив медное кольцо, кирасир с усилием откинул крышку и наклонился над темным отверстием с уходящей вниз грубой лестницей.
– Хоть глаз выколи, – пробормотал он, – и не слышно ни звука. Нужно спускаться.
Пеппо отстранил Годелота:
–
Лестница поскрипывала под ногами, тетивщик осторожно спускался в прохладный, пахнущий сыром и виноградным жмыхом погреб, напрягая слух. Здесь почти не чувствовался тяжкий горелый дух разрушения.
И вдруг Пеппо замер. Вот он, застойный запах свернувшейся крови, и тишина похожа на холодный студень вязкого страха. Здесь был кто-то, кто отчаянно старался не обнаружить себя.
Спрыгнув на земляной пол, тетивщик снова прислушался, но скрип перекладин лестницы под ногами спускавшегося Годелота заглушал шорохи погреба.
– Господи… – послышался вдруг шепот кирасира. – Пеппо, он еще жив.
В тусклом свете, льющемся из открытой крышки, Годелот увидел лежащего в углу мужчину лет сорока. Заскорузлые от крови пряди седеющих волос прилипли ко лбу. Человек лежал неподвижно, еле слышный свист рваного дыхания вырывался из запекшихся губ. Он был в сознании, голова медленно повернулась к Годелоту, приоткрылись мутные глаза.
– Кто… там? – Голос оборвался, и шотландец упал на колени рядом с человеком:
– Молчи, сейчас напиться дам.
Несколько глотков воды освежили умирающего, и тот снова открыл глаза:
– Не хлопочи, парнишка. Господь милостив… скоро отойду. Невмочь мне. Схорониться думал с перепугу… Дурень… С лестницы сорвался. Ног отчего-то… не чувствую.
Годелот закусил губу. Спина сломана. Как же должен был страдать этот несчастный, лежа здесь в темноте.
Пеппо неслышно опустился рядом:
– Кто разгромил деревню?
Но раненый мучительно повел головой, поднял непослушную руку и осенил себя крестом.
– Они… демоны. Ночью налетели, не упомню, сегодня аль вчера. Проснулись с женой – крыша уж занялась. Уходите, мальчуганы. Проклято наше графство. Тот, другой, ничего не забывает. Завсегда нагрянет в свой час… должок взыскать.
Губы Пеппо слегка исказились.
– Какие демоны?.. – с едва уловимой нервной нотой переспросил он.
Годелот же, преодолевая дурноту, склонился прямо к лицу крестьянина:
– Скажи, где прочие? Деревня пуста, но я почти не нашел убитых.
Раненый сглотнул, бессмысленно шаря ладонью по груди:
– Не знаю. Может, по соседним деревням схоронились. Али в лесу. – И вдруг крестьянин приподнялся на локте, со свистом втягивая воздух. – А только Господь все одно сильнее! Эти, черные… они в подворья влетали. Ни звука, ни голоса. Молча. Факел на крышу. А сами того… дальше. Но никого не тронули. Не по силам им души христианские. Промчались – и туда, к замку унеслись. Как зола на ветру.