Бес
Шрифт:
Проклятая дрянь, в очередной раз решившая показать мне моё место.
В висках ревёт диким зверем. Воет в исступленном порыве злобы, в желании разорвать на ошмётки эту продажную суку, не оставив от неё даже кусочка. И хлёсткой пощёчиной по лицу, усмехнувшись, когда вскрикнула, приложив ладонь к щеке. Дрянь! Оттолкнул к самой стене со всей дури, с удовлетворением глядя на то, как ударилась и застонала, роняя голову на грудь. Но тут же вскинула её, и я едва сдержал рычание в жажде придушить эту тварь. Свернуть ей шею одной рукой, сломать эту надменную пустую куклу.
Подошел к ней и, грубо схватив за голов, опустил её на колени, с силой надавив на плечо. Расстегнул ширинку брюк, чувствуя, как начинает колотить в ярости. В ненависти к этой суке.
– Чтобы получить дозу у рыбного короля, ему нужно отсосать, Асссссоль, – её имя вырывается с парами той само ненависти, перемежаясь с шипением, – и только если хорошо постараешься…моя маленькая шлюшка…я подумаю над твоей оплатой.
Надавив на её скулы пальцами так, что вспыхнули болью зеленые глаза, ворваться в этот алчный рот, сжав ладонью затылок у своего паха. На всю длину. ДААА. Так, что дёрнулась, пытаясь освободиться. Так, что я головкой чувствую стенку ее горла. Судорожные глотательные движения. Острыми ногтями царапает мои бёдра, ожесточённо пытаясь вырваться. Отчаянно. Безуспешно.
Отстранить её от себя, наклонившись к широко открытому рту с дрожащими губами.
– Старайся, сучка, и, может, я тебе дам дозу.
И снова вонзиться между губ, чтобы начать иметь её рот. Всё, как она хотела. Грязно и беспощадно. Не позволяя освободиться, не позволяя сделать даже глоток кислорода. Исступленно толкаться быстрыми глубокими движениями, сцепив челюсти и выдыхая сквозь зубы. Глядя на её глаза, наполненные слезами, на заплаканное лицо, испачканное слюнями, шипя, когда эта дрянь вдирается в мои бёдра ногтями. Сопротивление. Война. Так вкуснее, оказалось, девочка. Ломать тебя вот так…в бою.
Всё быстрее и быстрее, чувствуя, как подкатывает оргазм, как бьётся волнами приближающегося наслаждения. Всё сильнее поджимаются яйца в дичайшей потребности разрядиться…чтобы наконец кончить в горло. Прижав её голову к себе. Кончить с животным рыком от той сладкой боли, что разорвалась в спине, что побежала огненной лавой по позвоночнику вверх к самому мозгу, создавая ощущение, будто плавятся кости от кайфа.
С последним содроганием оторвать её от своего паха, отталкивая к стене, чтобы целое мгновение смотреть на задыхающееся лицо, зарёванное и грязное, на горящие презрением и ненавистью глаза.
– Ты плохо старалась, девочка. Может, в следующий раз.
И выйти из чёртовой клетки, заправляя рубашку в штаны и не оглядываясь.
***
Очередная заметка об обдолбавшемся ублюдке, сбившем насмерть молодую мать с коляской. На заднем фото – врезавшаяся в фонарный столб отцовская иномарка носатого сопляка в новомодных шмотках и с расфокусированным взглядом, а рядом – кадр счастливой улыбающейся семьи во время выписки из роддома. Ублюдок ещё даже не понимает, в какую задницу он попал…впрочем, он вообще сейчас ничего не понимает и ещё долго не будет в силу своего состояния. Не понравилась мне его ухмылка, хамская, искривлённая выпестованной добреньким папочкой уверенностью, что любимый отпрыск останется безнаказанной. А зря. Как любил частенько поговаривать Кощей, против лома нет приёма…а после он всегда добавлял с мерзкой улыбкой: окромя другого лома. Пришла пора предоставить обнаглевшему сыночку депутата самое лучшее лечение от любой зависимости. Смерть. Последний взгляд на фото: ни хрена профилактические беседы таким не помогут. Не осознает. Да и я предпочитал всегда применять лишь стопроцентно действенные методы. Позвонить своим ребяткам и попросить мальчонку-то на кусочки мелкие разрезать и родителю заботливому отправлять. По куску в коробке в день. Пусть пазл соберёт. Мелкую моторику в его возрасте полезно развивать, может, мозги на место встанут, и перестанет воспринимать свою корку как официальное разрешение на убийство.
Бросил газету на стол, думая о том, что она тоже ещё не понимает. Моя девочка. Моя Ассоль была точно такой же наркоманкой ещё совсем недавно…единственное отличие её от этого придурка состояло в том, что она прекрасно осознавала, что убивает. Как осознавала и то, кого убивает. Выбрав для этого действа самый изощрённый, самый жестокий способ, моя маленькая девочка из сказки Грина с самыми зелёными на свете глазами и самым красивым именем прикончила меня с таким хладнокровием, которому мог бы позавидовать любой серийный убийца. Моя девочка, которая не искала каждый раз новые никчёмные жертвы, предпочитая максимально долго измываться над одной- единственной, держать в постоянной агонии её и только её. Меня. Ведь это гораздо вкуснее и сложнее – искать каждый раз всё более замысловатые и сложные способы там, где другие предпочитают использовать проверенные методы. И я не знаю, когда перестану ненавидеть её за это. Не за предательство, мать её, не за обман, не за то, что едва не убила на пару с монстром, а за то, что у меня были они. Эти грёбаные годы сказки. За то, что мне есть с чем сравнить, и теперь, лишившись её…лишившись той иллюзии счастья, что когда-то у меня была, жизнь стала бесконечной дорогой в Ад. Всё же лучше не знать некоторых вещей, чтобы потом, потеряв их, не подыхать от чувства пустоты, возникшего с их исчезновением. Когда-нибудь я покажу ей, каково быть абсолютно пустым внутри. Совсем скоро. Совсем скоро я сам вычищу в неё место для всех своих демонов и буду смотреть, как эти твари, алчно роняя слюни вгрызаются в остатки её души, чтобы начать своё чудовищное пиршество.
Чем больше воспоминаний, тем страшнее ненависть. Тем она непримиримей и беспощадней. Ненасытной тварью, готовой выжрать все внутренности, вонзается ядовитыми клыками в самое сердце, требуя возмездия. Желая смотреть, как она будет извиваться от моей боли. От той самой, которой заразят её мои демоны. Да, девочка. Твоя отрава должна вернуться к тебе, иначе все эти годы были напрасной тратой моего времени. Времени, вырванного с мясом у твоей психованной матери.
А ведь она всё ещё сопротивляется…и я готов убить её прямо сейчас за эту непокорность…и за то, что продолжаю восхищаться ею за это. За то, что даже скрытая от всего остального мира, упрятанная за решётку, обезоруженная и униженная…эта маленькая сучка умудряется колоть словами так, как другие не смогут самым острым лезвием ножа.
Телефонный звонок отвлёк от мыслей о ней. Моя проклятая смертельная болезнь. О чём бы я ни думал, всё заканчивалось ею. Именем её. Воспоминаниями о ней. Она. Она. Она. Везде только она. Как гангрена, которую не излечить, только ампутировать, чтобы продолжать жизнь. Только вот я не мог пока сделать этого, так как знал – ни хрена не получится. Без этой суки продажной мне и дня не провести. А поэтому пока только терпеть. Стиснув зубы до крошева, так, чтобы самому слышать их скрип, и ждать нужного часа. Вот только я всё же решил, что мы с ней проведём это время как можно веселее и красочнее. Для меня.
– Саша, – тихий мелодичный голос Марины заставил встрепенуться, вернуться из кошмара собственных мыслей в другой кошмар, в тот, что длился в реальности, – здравствуй, как ты?
– Живой пока, – услышал короткий смешок, так обычно я отвечал ей на этот вопрос, – как у вас дела?
– Хорошо. Дети на каникулы, наконец, ушли.
– Выдохнула? – неясное чувство вины, совершенно не к месту, но появилось. Потому что обещал ей быть рядом в эти дни и всё же не смог, – в больницу зачем ездила.
И снова еле слышный смех.
– Ну кто бы сомневался, что Саша Тихий всё узнает о детях даже на расстоянии.
– И не только о них, Мариш. Я в курсе и всех твоих дел.
– Даже не знаю, меня это пугает или радует?
– Тебе это должно придавать чувство безопасности.
А вот мне почему-то хочется положить трубку, а не продолжать этот разговор. Грёбаное ощущение предательства. И самому себе молча приказать запихнуть все эти ощущения глубоко в задницу, потому что нельзя изменять тому, кто тебе никогда и не принадлежал. Как потерять случайно найденный чужой кошелёк с деньгами.