Besame mucho, клуша!
Шрифт:
Черт! Крутов с наслаждением выругался. Как он мог забыть?
Грохнув дверью так, что гул прокатился по всему подъезду, прошел в гостиную и забрал ключи из кармана пиджака, висевшего на стуле.
На грохот выглянула Игнатьевна:
— Ой, малахольный, в зеркало посмотритесь! Примета плохая — возвращаться.
Крутов только выстрелил злобным взглядом: кто бы сомневался.
С Мариной — врачом женской консультации, чернявой, экспрессивной хохлушкой с заметным темным пушком над верхней
Марина бросала короткие фразы, одновременно делая записи в карте.
— Контрацепция была?
— В том-то и дело, что была.
— Так случается при смене партнера, — утешила Марина, — надо, чтобы отец сдал кровь на анализ.
— Это исключено. — Категоричность, с которой это было сказано, не допускала личных вопросов.
Марина посмотрела на пациентку долгим взглядом, в котором отразился ход мыслей: возможно, отец иностранец, возможно, женат.
— Валерия, заранее ничего сказать нельзя. Пока все идет неплохо.
— Пока. В том-то и дело, что пока… — Лера закусила губу.
Это «неплохо» может заманить в такую трясину, стать надеждой, которая обманет, — в третий раз ей этого не потянуть.
— Может, подождем еще?
— А смысл? — Мученический взгляд изучал плакаты на стенках кабинета со схематичным изображением плода в развитии. Первый триместр, второй, третий… Лера видеть не могла эти плакаты.
— Всегда есть смысл дождаться чего-то определенного.
— А потом искусственные роды, — мертвым голосом напомнила врачу Лера.
Крыть было нечем.
Первый раз плод замер на сроке двадцать девять недель.
Пережив искусственные роды, Лера погрузилась в черную депрессию.
Галка — вот кто сумел выцарапать ее из норки, куда Лера спряталась в поисках хоть какой-то защиты от жестокости и несправедливости жизни.
Галка подсунула Лере фильм «Лекарство для Лоренцо» со Сьюзан Сарандон. Посмотрев фильм, Лера с исступлением, граничащим с фанатизмом, ухнула в изучение проблемы резус-конфликта.
Оказалось, что носителями отрицательного резуса являются всего пятнадцать процентов населения Земли. Оказалось, что само по себе это не плохо и не хорошо, ничего трагичного не происходит, если в женщину с отрицательным резусом попадает семя резус-положительного мужчины. Трагедия разыгрывается, если женщина когда-то пережила переливание несовместимой крови — крови другой группы.
Смутные, обрывочные, бессвязные воспоминания о чем-то, связанном с врачами и больницей, заставили Леру расспросить маму о своем детстве.
Что в нем было такого, что сделало ее проклятой?
— У тебя была пневмония, и ты очень ослабела, — Нора Максимовна вспомнила и прослезилась, — твоей группы крови в лаборатории не оказалось, и наша доктор — прекраснейшая, интеллигентнейшая женщина, же на генерала, решила перелить тебе папину кровь. У отца была вторая положительная.
— Почему папину? — мертвыми губами спросила Лера, хотя и так все было понятно:
— Я тогда болела.
Лера поняла: не природа, а чей-то злой умысел обрекает ее терять детей.
И тем не менее. Тем не менее через семь лет Лера пошла на риск во второй раз. Наука же не стоит на месте, уговаривала она себя, надо попытаться.
И все как в плохом кино, как в кошмаре, преследующем душевнобольного, повторилось, теперь уже на двадцать третьей неделе.
Вторая неудачная попытка загнала Леру в угол: либо она должна найти по объявлению мужчину с такой же группой крови, либо оставаться с Казимиром и навсегда забыть о детях.
Дойдя до черты, Лера умоляла мужа бросить ее или убить — или взять младенца из дома малютки.
Казимир не бросил, не убил, но и на младенца не решился. Единственное, на что Казимир решился, — завязать отношения с кем-то на стороне. Но разве Лера могла осуждать мужа? Она ведь была не в состоянии думать о ком-то, кроме себя, слишком занятая поиском ответа на вопрос: почему ее организм с таким упрямством отторгает семя мужа? Что это — рок? Божья кара? Почему?
Ответа не знал никто.
— Не мы это решаем. — Голос Марины вернул Леру в кабинет.
— Ты права. Пиши направление, — сухо попросила она.
Больше всего Леночке сейчас хотелось, чтобы все закончилось: чтобы мужчины выпили и закусили, чтобы она уже все рассказала наконец про беременность и про эту пиратскую программу отслеживания телефонных звонков, чтобы отец уже сказал, кому принадлежит номер телефона, — ведь сил никаких нет терпеть неизвестность.
На лужайке дымился гриль, туман прижимал к земле запах дыма и шашлыка, и Леночка носилась между лужайкой и домом с большим, чем всегда, энтузиазмом — на ужин был приглашен Влад.
Влад испытывал схожие чувства, только по другому поводу: ему тоже хотелось, чтобы все поскорее закончилось — смотрины и сватовство.
На сватовство Влада толкала уверенность, что Ленка без него пропадет. Может, она и умная, может, и батя у нее крутой, а только Ленка совершенно неприспособленная. Не знает, как бампер в машине открыть, не отличает плоскогубцы от пассатижей и винт путает с шурупом. А туфли в ремонт отдает в сапожную мастерскую.
И если с Ленкой какой-нибудь козел захочет сделать то же, что с журналисткой хотел сделать чувак с «инфинити», кто ему зарядит в табло?
Ясно, что Ленке без него никак нельзя, только жить в этом доме он не станет, в примаки не пойдет — не на помойке нашли Влада Кречета.
Наконец расселись за столом, наконец опрокинули по стопарику, и Леночка, дождавшись паузы в мужском разговоре, спросила:
— Папуля, ты узнал, чей это номер телефона?
— Что за номер? — полюбопытствовал Крутов.
— Я записала один звонок, — невнятно объяснила Леночка.
Шеф посмотрел на помощницу с сомнением, как на городскую дурочку.