Беседы Клеопатры

– Милые слушательницы, причем разного происхождения, материального достатка, и сословия! За какое бы дело не принималась молодая женщина, ей достоит начинать его во чудесное и святое имя Любви, которая была и есть создателем всего сущего во все времена, что сотворено на планете Земля! – начала свое обращение, царица Клеопатра VII к приглашенным во дворец одного возраста с ней девушкам, – Перед вами и я, на которую выпала честь открыть наши истории об одной из чудных проявлений Любви, услышав о которой, наши надежды и упования на нее утвердятся, как на незыблемой почве. Имя Любви восхвалено будет нами во все дни, невзирая ни на что. Известно, что все на земле преходящее и смертно, исполнено скорби печали и труда, подвержено бесконечным опасностям, которые мы живущие в них составляющие их часть, не можем вывести, не избежать если бы проведение и милость его не давало нам на то сил и предусмотрительности, ибо мы не можем предвидеть событий, или, как говорится: “знал бы, где упаду, подстелила бы заблаговременно соломки”. Не за наши заслуги нисходит к нам милость проведения, а дается нам по его собственной благости, и благодаря опыту наших прошлых жизней, о, которых, мы не должны помнить, но память об этом опыте хранится глубоко сокрывшись в нашем подсознании, что есть проведение, которое нас ведет по жизни и в назначенный срок отбирает нашу жизнь, кто как засеял пройдя свой отрезок жизни, то и пожинает в конце жизненного пути, дабы возродится снова и снова, для продолжения бессмертного пути совершенствуясь и достигая уже вечной и неведомой жизни нам еще. К нашему подсознанию, как к заступнику, знающему по опыту прошлого наши слабости, мы и обращаемся, моля его о наших нуждах, не осмеливаясь, может быть, возносить молитвы к таким судьям, как Боги Египта, что хранят нас и наше процветание. Тем больше мы признаем их милосердия к нам, что введенные в заблуждение молвой, такого мы избираем перед их величием заступника, который навеки осужден ими; а, не смотря на это, они, для которых нет тайн, обращая более внимание на чистосердечие молящегося, чем на его невежество или осуждение призываемого, внимают молящим, как будто призываемый ими удостоился перед их лицом спасения. Все это вы узнаете из историй, что раскроются перед нами с человеческого понимания, не из божественного помысла. – Царица взглянула на миловидную девушку по имени Нефертари (Египетское имя в переводе звучит, как “самая красивая”), – Прошу тебя расскажи нам свою первую историю!

Растягивая слова медленным слогом, Нефертари начала свой рассказ:

– Моя история о том, как в караване фараона Птолемея XII, когда он был на обратном пути из Оазиса Сива, вместе с принцессой Клеопатрой, появился странник, – Нефертари взглянула на царицу, Клеопатра улыбкой дала понять фаворитке, что та может продолжать, – шел месяц Паини, второй месяц весны. Фараон с принцессой пробыли в оазисе Сива две недели. За это время караван пополнял запасы свежей воды в бурдюки из бараньих шкур, вода в таком хранении остается холодной даже в самый жаркий день. На верблюдах переносчиках воды были уложены такие бурдюки, на которых не должно быть никаких других грузов, кроме воды, другие верблюды будут нести на себе тюки с сеном, дрова, запасы пищи. Были отобраны и куплены шесть годовалых баранов, для запасов свежей баранины на каждый день, которых погонят вслед верблюдам. Строительный инвентарь для сооружения шатра был распределен так, чтобы можно было, перед разбивкой лагеря на ночь, быстро погрузить все необходимое на лошадей передового отряда. Весь день караванного пути верблюды будут нести на себе составные части походного шатра, которые в конце дня будут перегружаться на скакунов охраны и быстро выдвигаться вперед. Настигнувший место для стоянки караван застанет там установленный шатер для фараона и люди приступят разбивать лагерь для ночлега. Посуда и тяжелые казаны для приготовления еды снимут с верблюдов, и разожгут костры, приготовят пищу для ужина. И люди без траты лишних сил подготовят для себя места ночевки в пустыне. И вот, накануне выхода каравана из оазиса с верблюдом, навьюченным различными снадобьями, мешками с целебными смесями из трав и сосудами с настоями, появился перед шатром фараона человек невысокого роста в меховой шапке и длинном ватном халате. Он подошел к охраннику и спросил его:

“Мне можно поговорить с фараоном?” Пристально вглядываясь в глаза начальника стражи, Дионисия спросил он. От этого взгляда стражник, подчиняясь воле пришельца, вошел в шатер. Фараон в это время готовился к завтрашнему выходу каравана из оазиса, перебирая и укладывая необходимые вещи и книги в мешки, изготовленные из циновок…

“Что тебе, Дионисий?”

“К тебе, божественный, пришлый человек, просил провести к фараону”.

“Пусть войдет”. Приказал Птолемей. Через мгновение в шатер вошел путник.

“Позволь мне сопровождать тебя, о, наместник бога на земле. Я врачеватель и мое имя Знахарь”.

“О! Это ты? – Птолемей узнал в нем пришлого Кшатра, ранее выдававшего себя за Онисию. – Что ты можешь принести нам полезного в длинном пути пустыней?” Спросил фараон.

“В пустыне случится, может всякое. Там много змей, скорпионов, ядовитых пауков и просто болезней, что могут внезапно настигнуть путника. У меня есть противоядия, лечебные настои из лечебных трав и отвары, приносящие исцеление. Я знаю, как лечить многие болезни, и как лечить раны, останавливая кровь заговором”.

“Нам необходим врачеватель. Судя по твоему набору полезных средств, ты действительно целитель, Знахарь. Скажи стражнику, чтобы отвел тебя к водителю каравана, пусть Креон определит место в караване для твоего верблюда”.

“О! Божественный царь Египта, безмерно благодарен тебе, да хранят тебя боги, хранители царства твоего!” Низко кланяясь, Знахарь вышел из шатра фараона….

– О! Да, да! – одобрительно отозвалась Клеопатра, дополнив рассказ Нефертари, – Знахарь помог отцу прожить, как можно дольше, давая ему “Амброзию Богов” божественное снадобье, употребляемое богами, как добавка в пищу, – Клеопатра вздохнула, вспомнив о Черной Короне, которую Птолемей примерял в подземном лабиринте сокровищницы, от которой у него началась смертельная и неизлечимая болезнь. Царица поникла лицом, затем вздрогнула, вспомнив, что она не одна и жестом дала знать очередной фаворитке продолжить свой уже второй рассказ. Когда Нефертари закончила свой, по желанию Клеопатры, Фукайна (“умная знающая” так звучит имя очередной фаворитки в переводе с древне Египетского), начала говорить:

– Историю, которую рассказала Нефертари, напомнила мне один опасный случай, приключившийся с одним дийокетом при царском дворе, который заведовал царской казной у Птолемея XII…

– А, это тот прохвост, – перебила ее Клеопатра, – ростовщик Рабирий, что еле унес ноги от моего отца?! – воскликнула Клеопатра, – Когда я еще не была Фараоном! – царица взглянула на свою фаворитку, прекратившую свой рассказ, – Фукайна продолжай, интересно узнать еще что ни будь о Пустоме Рабирии, чего мы не знаем? – Сказала ей Клеопатра и приготовилась с интересом слушать Фукайну.

– А так как об Осирисе и о богах хранителях Египта было прекрасно говорено и не покажется неприличным, если мы снизойдем теперь к человеческим событиям и действиям, я расскажу вам историю, прослушав которую, вы, да хранят нас боги Египта, вы станете осторожнее в ответах на коварные вопросы, которые могли бы быть обращены к вам. И нашей повелительнице, и вам, милые подруги, надо знать, что как глупость часто низводит людей из счастливого в страшно бедственное положение, так ум извлекает мудрого из величайших опасностей и доставляет ему большое и безопасное успокоение. Птолемей XII, расправившись со своими врагами, вернул свой трон и восстановил себя Фараоном Египта, это стоило ему огромных трат, и казна царства была пуста, ему на помощь пришел ростовщик Пустом Рабирий, богатый римский торговец, дававший Фараону деньги в займы за место царского казначея Египта. Побуждаемый необходимостью возврата ростовщических долгов, весь отдавшись мысли, какой бы найти способ, чтобы не возвращать долги, Фараон замыслил учинить Рабирию насилие, прикрашенное неким видом разумности. Пригласив его к себе на обед, он посадил его рядом с собой и сказал:

“Почтенный муж, до меня дошли слухи от многих лиц, что ты очень мудр и философски разбираешься я во множестве разных вопросах я желал бы узнать от тебя, какую из вер ты считаешь истинной: иудейскую, сарацинскую или веру в Египетских известных нам богов?!”

Рабирий сразу догадался, что Птолемей ищет, как бы поймать его на слове, чтобы привязаться к нему и подумал, что ему нельзя будет превознести ни одно верование за счет других так, чтобы Птолемей XII все же не добился своей цели. И Рабирию представлялась необходимость так именно ответить, в котором ответе он не смог бы попасться, он настроил свой ум, и быстро придумал, что ему надлежало сказать, и сказал:

“Государь мой, вопрос, который вы мне задали, прекрасен, а чтобы объяснить вам, что я о нем думаю, мне придется рассказать вам небольшую притчу, которую и послушайте. Коли я не ошибаюсь (а, помнится я о том слыхивал), жил когда-то именитый и богатый человек, у которого в казне в числе других дорогих вещей был чудесный драгоценный перстень. Желая почтить его за его качества и красоту и навсегда оставить его в своем потомстве, он решил, чтобы тот из его сыновей, у которого обрелся бы перстень, как переданный ему им самим почитался его наследником и всеми другими был почитаем и признаваем за набольшего. Тот, кому достался перстень, соблюдал тот же порядок относительно своих потомков, поступив так же, как и его предшественник; в короткое время этот перстень перешел в руки ко многим наследникам и, наконец попал в руки человека, у которого было трое прекрасных доблестных сыновей, всецело послушных своему отцу, почему он и любил их всех трех одинаково. Юноши знали обычай с перстнем, и каждый из них, желал быть предпочтенным другим, упрашивал, как умел лучше, отца, уже престарелого, чтобы он, умирая, оставил ему перстень. Почтенный человек одинаково их всех любивший и сам недоумевавший, которого ему выбрать, кому бы завещать кольцо, обещанное каждому из них, замыслил удовлетворить всех троих: тайно велел одному хорошему мастеру изготовить два других перстня, столь похожих на первый, что сам заказавший их, едва мог признать, какой из них настоящий. Умирая, он всем сыновьям дал по перстню. По смерти отца каждый из них заявил притязание на наследство и почет, и когда один отрицал на то право другого, каждый предъявил свой перстень во свидетельство того, что он поступает право. Когда все перстни оказались столь схожими один с другим, что нельзя было признать, какой из них подлинный, вопрос о том, кто из них настоящий наследник отцу, остался открытым, открыт и теперь, То же скажу и я, государь мой, и о трех законах, который бог отец дал трем народам и по поводу которого вы поставили вопрос: каждый народ полагает, что он владеет наследством и истинным законом, веления которого он держит и исполняет, но который из них им владеет – это такой же вопрос, как и о трех перстнях. Ваш отец, царица, тогда понял, что Постум Рабирий отлично сумел вывернутся из петли, которую он расставил у его ног, и потому решился открыть ему свои нужды и посмотреть, не захочет ли он услужить ему. Так он и поступил, объяснив ему, что он держал против него на уме, если бы он не ответил ему столь умно, как-то сделал. Рабирий с готовностью услужил Птолемею приняв казначейство Египта, и со своих средств внес в казну сумму какая требовалась, а ваш отец возвратил впоследствии ее сполна, да, кроме того, дал ему великие дары и всегда держал с ним дружбу, доставил ему при себе видное и почетное положение. – Фукайна закончила свою историю. А Клеопатра хитро улыбнувшись в знак одобрения, подумав при этом, как по приказу отца начальник его личной охраны бросился на розыски скрывшегося от него Рабирия, и о том, как казначей обкрадывал непосильными налогами народ Египта и сдирал даже с бедных последнюю копейку, и в конце концов, откуда знать фавориткам, где ее отец вместе с ней, тогда принцессой, взял сокровища, сполна покрывшие затраты казны, благо деньги Постума Рабирия помогли снарядить богатый караван через пустыню в тайную сокровищницу Египта в храм Оракула в Оазис Сива, что в сердце пустыни Сахара, что в последствии стоило жизни Птолемею XII, но это уже достояние истории … Моя история о любви одного юноши из бедной семьи к девушке, дочери богатого и зажиточного торговца, который ни за что не выдал бы за бедняка свою дочь если бы не вмешательство божественной силы богов. А было так; камень найденный Кшатром, крестьянским сыном на берегу священной реки Кришна в Индии в провинции Султаната Ахмат Нагар, – так начала Файруза (перевод этого имени с древне Египетского звучит, как “бирюза”) свой рассказ, которой дошла очередь истории, – привела мне на память рассказ, не менее полный опасностей, чем история Фукайны, но тем от нее отличающуюся, что в той эти опасности приключались в течение нескольких лет, в этой, как вы услышите, в пределах одной ночи. Жил, слыхала я от купцов из Индии заезжих с товарами в Александрию, что в Султанате Ахмат Нагар, юноша по имени Кшатр в одноименной с названием реки Кришна деревушке, что расположена на берегу под названием, как и река Кришна. Если взобраться на высокую пальму, что растет на рисовых полях возле самой реки, то взору открываются живописные просторы округи, что тянутся от самой деревни, примыкающей к рисовым плантациям вдоль течения реки. А с левого берега, до самых холмов, с чайной растительностью, где девушки в пестрых сари с корзинами за спиной собирают из чайных кустов листья ароматного чая. Отсюда с высоты хорошо просматриваются чайные холмы в сплошных ухоженных кустарниках Индийского чая, сбор, которого сейчас в самом разгаре и Кшатру с верхушки пальмы хорошо было видно сборщиц чайных листов. Там занята за этим занятием его любимая девушка Ратна. Только девственницы допускаются до сбора этого изысканного чайного листа не старше восемнадцати лет. Жаль, только, что Кшатр так далеко от чайных плантаций и разглядеть, которая из девушек его Ратна ему не удается. Ратна, имя звучит, как драгоценный камень. Отец ее богатый торговец чаем из клана ростовщиков. Это их семейный бизнес и в период сбора чайных листьев все девушки селения заняты на уборке, а сам он занимается наймом дополнительной рабочей силы, перевозкой зеленых листьев и упаковкой просушенных чайных листов, ставших товаром. Кшатр пробовал просить руки у достопочтенного Анируддха, отца девушки, но, кроме насмешек челяди дома чайного плантатора над бедным крестьянином ничего из этого не вышло. Кшатр горько вздохнул, мечтательно глядя на чайные холмы, где двигались девушки. Оттуда доносилась веселая песня сборщиц чайных листов, и звонкий смех.

“Эй, бездельник! – окликнул его седой старик в белой чалме, – Я куда тебя послал?! А ты ничего не сделал до сих пор! Бездельник слезай и принимайся за работу!”

“Отец, день только начался. Я пророю каналы, для стока воды. И за день плантации высохнут, и соберем рис до последнего колоска”. Слезая с кокосовой пальмы, оправдывался Кшатр.

“Если ты так будешь работать, то век тебе не видать Ратны. Я разговаривал с господином Анируддха. Но он меня и слушать не стал. Сказал, что его дочь не пойдет к бедняку. Так, что ты забудь ее. У нас рядом из нашего крестьянского сословия есть много достойных девушек”.