Бесенок
Шрифт:
— Ну и зачем это было делать? — поинтересовался Федор Юрьевич.
— Новое лицо. Думал эти за старое принялись. Ты наших хоть как-то помечай что ли. Или ребятам представляй. Ну или давай какие слова они станут говорить, в случае таких ситуаций? — чуть подумав, добавил царевич. — Что-то вроде фразы секретной и отзыва на нее.
— Это как?
— Допустим я у него спрашиваю: Почем продается славянский шкаф? А он в ответ: Шкафа нет, могу предложить никелированную кровать.
— Никелированную? Это как?
— Да никак. Просто слово выдумал. Хотя тут использовать
— Добро, — покивал Ромодановский. — Хорошая мысль.
— А вообще — глупо как-то вышло. Он подставился только потому, что слишком долго за мной шел. Это заметно.
— Это только ты у нас такой глазастый. Обычно не замечают.
— А те, что чужие были, ты их взял?
— Не всех. Парочку только.
— Чьи были?
— А бес их знает? Их подрядили в кабаке. Платили там же. Но мы того человека взять не смогли. Он не явился на оговоренную встречу. Видно спугнули.
— Ясно. — покивал Алексей. — И ты мне говоришь, что это я такой глазастый? Они ведь всех твоих заприметили. Оттого и разбежались. Не так разве?
И они разговорились.
Ромодановскому очень вся эта история не нравилась. Потому что царевич был прав. Он и сам, время от времени ездя куда-то с Алексеем, научился выявлять наблюдателей.
Парень же, пользуясь эти моментом постарался Федору Юрьевичу пересказать методичку по наружному наблюдению, выстраданную еще во времена КГБ. Само собой — с некоторой адаптацией под местные возможности. Да, не эталон. Но по сравнению с местным уровнем — чуть ли не откровения.
Причем подавал он эту методичку не с менторским тоном, а через вопросы. И, по сути, подталкивал самого Ромодановского к правильным ответам. Лишь изредка высказывая свое мнение. Что было возможным благодаря подготовке. Алексей несколько месяцев обдумывал этот вопрос, никак не решаясь к нему подойти. Все-таки лезть в ведомство Федора Юрьевича и «учить его жизни» хотелось ему меньше всего. А тут такой момент. И вроде как не учит, а просто спрашивает и подводит к мыслям.
Понимал ли визави царевича, что тот им пытается манипулировать — не ясно. Но виду так или иначе не показывал. И вполне адекватно воспринимал беседу, будучи раздосадованный этим эпизодом. Да и вообще — серией провалов именно по линии Преображенского приказа.
Битый час или даже больше беседовали.
Обсуждали.
Наконец явно притомившись, Ромодановский перешел к другому вопросу:
— Сегодня я письмо получил. По твоему Герасиму.
— Удалось выяснить его личность?
— Да. Он действительно шляхтич. Его посчитали мертвым, так как в походе он упал с коня со стрелой, уходя от татар. Подумали — убило. Оттого и не искали его, и не пытались выкупить. Жена за другого вышла. Уже который год живет. Двух сыновей прижили.
— А дети Герасима?
— В младенчестве преставились.
— И все? Других родственников нет?
— Отчего же? Брат родной есть. Уже едет в Москву — будем опознавать. Еще отец его жив и мать. Три сестры.
— А что по татарам? Удалось у них что выяснить?
— Сам понимаешь — сейчас сложно. После Азова.
— Я хочу докопаться — что это за человек. Язык не каждому отрезают. Да и с галеры сбежать дело непростое. Я ему обещал службу при себе, но что ему можно доверить? Как это понять, не зная, что он за человек?
— А что тут гадать? Буйный он.
— Чтобы сбежать с галеры, мню, одной буйности недостаточно.
— И то верно, — кивнул Федор Юрьевич. — Но здесь быстрого успеха не жди. Ни татары, ни турки сейчас особой дружелюбностью не отличаются. Даже те, что торгуют помаленьку несмотря на войну. Кстати, как он? Раны зажили?
— Потихоньку заживают. Гниения удалось избежать.
— Слава богу. У него ведь на спине живого места не было.
— Здоровый. Иной бы и не выжил, пройдя через такое. За ним сейчас моя кормилица присматривает.
— Это которая Арина?
— Да.
— Не боишься? Баба ведь.
— Поверь — Арина не галера, от нее не убежишь, — усмехнулся царевич. — Это не считая того, что она и мертвого разговорит, не то, что немого.
— Да я не про то… Хотя мал ты такое понимать.
— Она дурная баба, не семейная, если ты об этом. И быть при мне, да в столице ей много важнее, чем замуж выйти и детей рожать.
— Ой ли?
— Надеюсь, я в ней не ошибся. Впрочем, они не просто по вечерам сидят на лавочке. Они делом занимается вместе с Герасимом. Придумывают язык жестов.
— Что сие?
— Немых немало по земле ходит. Как им общаться? Мычать? А много можно намычать-то? Да и в жизни часто нужно что-то сказать, но тихо — чтобы никто не услышал. Вот и сидят — выдумывают, как это ловчее сделать.
— Интересно… — явно заинтересовался Ромодановский.
— Если дело выгорит, то я мню, твоим ребятам тоже пригодится. Чтобы иной раз не перекрикиваться.
— И как? Дело продвигается?
— Потихоньку. На месте они не топчутся — мал-мало двигаются вперед и уже даже могут переговариваться. По-простому. Что дети малые. Но и это немало. Всяко лучше, чем это несравненное Ы-ы-ы…
Глава 5
1697 год, июнь, 18. Москва
Ромодановский подошел к маленькой мастерской для учебных опытов царевича Алексея. Той, в которой была собрана первая походная печка.
Оттуда доносились странные звуки.
Хлопки.
Федор Юрьевич бы подумал, что выстрелы, только очень слабые.
Постоял немного.
Послушал.
Ничего кроме возни, тихой болтовни и время от времени раздающихся «выстрелов» не разобрал. Посему толкнул дверь и… она открывалась наружу. Из-за чего он чуть носом в нее не вписался со всей дури.