Бешеная
Шрифт:
Послышалась резкая команда Мастера – и они отступили, недовольно ворча, готовые в любую секунду вновь броситься.
– Да остановитесь вы, идиоты! – в бессильной злобе закричала Даша.
Злости было больше, чем страха, – оттого, что она лежала голая и исцарапанная посреди этого бедлама. Каким-то чудом на плечах удержались лохмотья рукавов блузки, а на ногах – разорванные вдоль колготки. Осознав, сколь жалкое зрелище собой представляет, она прямо-таки зарычала от ярости.
– Нет ничего приятнее зрелища беспомощного врага, – сказал Мастер, зловеще играя своим ятаганом. – В особенности если враг этот шел по твоему следу, одержимый самоуверенностью…
– Я
В ответ – ворчанье, смех, истерические визги. В амбаре было тепло, даже жарко, печь в углу натоплена – но Дашу поневоле прошиб озноб. Как все нормальные люди, она чуть ли не больше всего боялась психов. Ни пыток, ни изнасилования, ни ран – психов. А их вокруг было – не сосчитать…
Кокаинист и Паленый нагнулись к ней, ловко запихали в рот пыльную тряпку и надежно завязали импровизированный кляп обрывком ее же собственной изодранной блузки так быстро, что Даша не успела никого укусить. Страх понемногу начал ее заглатывать, словно черная чавкающая трясина.
Резкий, громкий приказ Мастера – и ее подхватили, потащили… вон из амбара! Есть Бог на свете!
Удивительно, но ей, когда оказалась голая во дворе, было ничуть не холодно. Не до того… Дашу протащили на середину двора, грубо опустили, почти бросили на стылую землю. Встали в круг, скалясь, лопоча и завывая, она не узнавала знакомых лиц, превратившихся в жуткие морды.
– Да свершится жертвоприношение! – голос Мастера звучал словно бы издали.
Паленый вышел в круг. Шарфик был накинут на плечо, в одной руке он держал холодно сверкавший тесак, в другой – собаку, маленького серого миттельшнауцера. Шрам, разлапистый, страшный, налился кровью. Оскалясь, он поднял над Дашей несчастную собачонку, занес тесак…
И нелепо качнулся на широко расставленных ногах, из середины лба толчком выплеснулась кровь, огромные жаркие капли обожгли Даше живот и грудь, она впервые почувствовала спиной лютый холод промерзшей земли.
Долетевший издали звук выстрела показался чем-то совершенно посторонним.
И сейчас же грохнул второй, третий, еще и еще… Кто-то из сатанистов осел, держась за живот, кто-то с диким воплем метнулся в сторону. Еще миг – и все кинулись врассыпную. Незатронутым «сыскарским» уголком сознания Даша успела отметить, что это – не пистолет и не автомат, больше всего похоже на охотничье ружье.
Калитка с грохотом распахнулась. Затопотали ботинки на толстой подошве, совсем рядом затрещала короткая автоматная очередь, и в несколько глоток заорали:
– Милиция! Всем стоять! Стоять, бараны!
Даша повернула голову – прямо на нее широко раскрытыми мертвыми глазами таращился Паленый, они лежали чуть ли не лицом к лицу. Неподалеку повизгивала собака, бестолково метаясь по двору, топотали ботинки, со всех сторон неслись заполошные крики и визг.
Она отчаянно забилась, пытаясь приподняться – стылая земля обжигала тело. Тут же кто-то здоровенный, в комбинезоне и маске, рывком поднял ее, как куклу, решительно поволок в дом. Выворачивая голову, она успела увидеть через его плечо, как несколько верзил из СОБР, на бегу перекидывая автоматы за спину, метеорами пронеслись через двор. Судя по звукам, они с маху перемахнули на ту сторону забора и ломанулись в черную тайгу. Только теперь Даша сообразила, что стреляли сверху, из тайги, почти с вершины сопки.
Спаситель опустил ее на пол и замешкался, не зная, с чего начать.
– Веревки режь, чего таращишься!
Автоматчик, смущенно отворачиваясь, принялся ее освобождать. Не стряхнув с запястий веревки, она кинулась в сени, схватила свой пуховик, накинула и хотела выскочить во двор, но ее решительно оттерли от двери влетевшие с пистолетами на изготовку Славка с Косильщиком:
– Куда? Охренела? Голой на мороз!
Даша забилась, но ее держали крепко. Шок помаленьку схлынул, она обмякла, позволила увести себя в комнату и посадить за стол. В голове мутилось. Чувствуя во всем теле подступающие судороги, рвущийся наружу вопль, она успела проорать:
– По морде дайте! Живо!
Славка из субординации замешкался, но Касильщик отодвинул его и с размаху залепил Даше парочку оглушительных оплеух, так что голова мотнулась и в ушах зазвенело. И помогло как нельзя лучше. Она посидела, навалившись на угол стола. Во дворе все еще орали, матерились и бегали из конца в конец.
Даша, закрыв глаза, тяжко дышала, стараясь заглатывать побольше воздуха. Верные сподвижники стояли рядом, боясь пошевелиться. Однако истерики так и не последовало, только сердце колотилось, что твой молот. Разлепив веки, она молча показала на бутылку с водкой и с застывшей улыбкой протянула:
– Надо же, суки, чуть не достали…
Глава семнадцатая
Веселые будни инквизиции
Такого в уголовке еще не видели. Пожалуй, больше всего это напоминало рабочие будни инквизиции после налета на какую-нибудь Лысую гору и захвата с поличным энного количества дьяволопоклонников. К превеликому сожалению Даши, у нее и ее помощников не было ничего из того богатого арсенала, каким располагали отцы-инквизиторы, обеспечивая завидную раскрываемость…
Тогда в сатанистской штаб-квартире она выкушала стакан водки и еще раз попыталась прорваться во двор, чтобы непременно участвовать в осмотре места и обыске. Однако нагрянувший на усадьбу Воловиков, то грозно рыча, то ободряя комплиментами, настрого запретил всякие дерганья и метанья, заверив, что свое она сделала, и пока что обойдутся без нее. Даша не особенно и протестовала – шок прошел, она ощутила жуткую усталость и пустоту во всем теле, сразу заболели царапины и синяки, и промерзла, казалось, до костей. Сержант Федя, взяв у нее ключи, под вой сирены умчался к Даше домой, за джинсами и свитером. Приехал врач, вколол что-то от воспаления легких и, пошептавшись с Воловиковым, сделал еще один укол, от которого Даша сначала совершенно отупела и словно бы лишилась воли и желаний – а потом, едва успев натянуть привезенные Федей шмотки, уплыла в черное беспамятство.
И очнулась часов в семь утра, в комнатушке отдыха, недавно трудами шефа оборудованной при угро. Снова нарисовался врач, но Даша от его дальнейших услуг категорически отказалась – ночной укол все еще действовал, она чувствовала себя спокойной и отрешенной, как полено, из которого еще не вытесали Буратино. Однако жажда действия прорывалась даже сквозь хитрые нейролептики. Заверив врача, что ей станет во сто раз хуже именно оттого, что она окажется отсеченной от незавершенной работы (ведь настоящая работа только начинается) и согласившись на компромисс в виде старательно проглоченных пилюль, Даша обрела желанную свободу и полное восстановление в правах.