Бешеная
Шрифт:
Словом, к обеду управились с «пеной» – рядовой шпаной, посещавшей сатанистский салон ради водочки, травки и не скованного предрассудками группенсекса. Примерно две трети из них всерьез отдавались поклонению Князю Тьмы, остальные валяли дурака, воспринимая чернокнижные радения в качестве неизбежной нагрузки к вышеперечисленным удовольствиям, вроде скучной речи секретаря парткома о международном положении и задачах партийного строительства, оглашаемой перед началом грандиозного банкета. Объединить их всех в категорию «шпаны» позволял один-единственный признак: никто из них никогда не видел лица Мастера. Хрумкина в том числе. И в той квартире (арендованной на долгий срок через длиннющую цепочку посредников, которую пока что не прошли из конца в конец) и на даче (вообще непонятно кому принадлежащей) Мастер неизменно оказывался первым и встречал прибывших, будучи уже
Дело в том, что Мастер, сволочь такая, ухитрился уйти. Во дворе подобрали лишь маску из черной замши, словно предводитель сатанистов и в самом деле ускользнул неведомыми тропками в прилегающий астрал. Но никто, конечно, столь иррациональной гипотезе не верил. Тем более что в высоченном глухом заборе обнаружили при тщательном осмотре нечто вроде потайной двери – нижние половинки четырех вертикальных досок оказались перепиленными поперек и вертелись вокруг горизонтальной оси, снабженные у двух нижних концов несильными пружинами. При известной практике, зная секрет, в этот лаз можно было выскочить моментально (узнав об этом, Даша уверилась, что ей тогда не почудилось: голос Мастера перед самым вторжением оперативников и в самом деле звучал в отдалении от толпы – видимо, он помаленьку отступал во мрак, к лазу, подозревая ловушку и догадавшись о Дашиной подстраховке).
Воловиков полагал сначала, что Мастер просто-напросто скинул маску и замешался в толпу, но эта версия рухнула еще утром. Во-первых, собака, доставленная на дачу через час с лишним, взяла у забора с внешней стороны, как раз возле лаза, чей-то след и вела по нему проводника метров двадцать, но потом зачихала и работать не смогла (с рассветом там обнаружили махорочно-перечную россыпь, густо припорошившую стылую бесснежную землю – старое, но действенное антиищеечное средство). Во-вторых, допрошенные порознь сатанисты все как один уверяли, что никакого незнакомца (а лишенный маски Мастер был бы для них незнакомцем) после вторжения милиции в их рядах не прибавилось. Утром у всех взяли отпечатки пальцев, но ни один не совпадал с зафиксированными на маске. А ведь Даша своими глазами видела, что Мастер был без перчаток. Как ни печально, Мастер улизнул. Время у него было, по периметру дачу не оцепляли, разделив внимание меж мечущейся толпой сатанистов и с погоней за стрелявшими…
И все же Мастер не мог оставаться инкогнито, этаким безликим Фантомасом, решительно для всех. Так не бывает. Кто-то, пусть даже один-единственный человек, должен быть посвящен в тайну, знать Мастера, видеть без маски, где-то с ним встречаться ради решения каких-то организационных вопросов. Славка с Косильщиком поехали побеседовать по душам с пятью членами секты, чьи имена всплыли на допросах, хотя в ту ночь они отчего-то не присутствовали. Даша, оставшись одна в кабинете, после вдумчивого прочтения протоколов допросов долго чертила схемы, пытаясь определить, кто появлялся на шабашах заведомо раньше других, вычеркивала одну фамилию за другой (не зрил, не зрил, не зрил…), и, наконец, в списке остались двое – Кравченко и Пожидаев, коммерсант средней руки, тот, что баловался кокаином. Расчет был немудреный – мало того, решительно все показали: когда они появлялись в квартире или на даче, эти двое всегда там ждали. Кроме того, Даша помнила: лишь те двое да Паленый стояли возле добычи, когда она валялась связанная в амбаре, все прочие держались поодаль, словно статисты без речей или хор в древнегреческой трагедии. Вдобавок Кравченко оказался единственным, кто носил на балахоне обильную шитую символику, все остальные, даже Мастер, щеголяли в простых черных хламидах…
С Кравченко Толя к тому времени практически покончил. Оставалось смести жалкие ошметки в совок и выбросить в мусорное ведро – так заверил Дашу верный сподвижник. Даша в его многократно проверенных деловых качествах не сомневалась и потому сама допрашивать клиента не стала. С одной стороны, показания полностью сломленного оператора удручали тем же однообразным припевом: он клялся, будто ни единожды не видел Мастера без маски, разве что частенько говорил с ним по телефону, причем всегда ему звонил сам Мастер; а особого церемониального балахона Кравченко был удостоен за большой вклад и выдающиеся заслуги, выражавшиеся в том, что он, будучи не лишен дизайнерской жилки, как раз и оформлял интерьеры притонов (Даша фыркнула и заявила Толе, что фантазия у придурка все же убогая, она сама, честное слово, оформила бы и получше…) С другой – оператор огласил форменную сенсацию, заявив, что девочек все это время снимал не он, а друг-приятель и сподвижник по сатанистскому хобби Веня Житенев, и это Кравченко, одержимый прямо-таки необоримым стремлением помочь родной милиции, готов подтвердить перед любым судом и на любых очных ставках. И вообще, раз пошла такая пьянка и настал момент истины, он готов указать на пленке те сцены, где в эротических забавах участвует он сам, пусть разденут и сравнят экстерьер, лучше уж гореть на реальных мелочах, чем оказаться впутанному в какие-то непонятные гнусности, он не дурак и прекрасно понимает, что ему шьют подготовку к серьезному шантажу, так что пусть уж отдувается тот, кто камеру держал, то бишь Венька, человечек, между прочим, столь же приближенный к Гроссмейстеру, а то и сам Гроссмейстер – ибо Кравченко совершенно точно припоминает, что никогда ему не доводилось видеть Житенева и Мастера вдвоем…
Дойдя до этого места, Даша встрепенулась и отдала короткий приказ. Измученных сатанистов быстренько прогнали по второму кругу – и каждый подтвердил, что видывал на шабашах и Житенева, и Мастера, но всегда поодиночке, а вот вместе их не видел никто. Не все знали Житенева по фамилии, но многие давали с ходу узнаваемый словесный портрет.
В таком положении лучше пересолить, чем недосолить. Даша моментально отправила машину на поиски Житенева, а потом велела доставить к ней Пожидаева, которого давно уже решила приберечь на десерт.
Он вошел так, словно за столом вместо Даши громоздилась знаменитая железная Дева, даже сделал попытку попятиться в дверях, но конвоир сурово уперся кулаком в спину, и любитель кокаина обреченно проплелся пять шагов, опустился на стул, как мешок.
Особенным злопамятством Даша не страдала, но от его пинков бока до сих пор побаливали – а потому в ее глазах не было и тени дружелюбия, наоборот, созерцала поверженного со злорадным удовольствием. Она сухо и быстро задала все формальные вопросы насчет фамилии-имени-отчества, местожительства и профессии, отложила авторучку, закурила и уставилась на клиента изучающим взглядом голодного удава. Судя по его физиономии, он прекрасно понимал свое сходство с аппетитной птичкой. Но сам открыть рот без приказа побаивался.
– Ну что, сукин кот? – дружелюбно спросила Даша. – Похоже, кому-то из нас пора на нары? И чует мое сердечко, что это никак не я…
– Да я…
– Головка от фуя, – сказала Даша. – У меня ребра все еще ноют, тварь такая… В подвал тебя, что ли, сводить? Там архитектура интересная, есть пятый угол, только вот искать его придется долго и старательно… Ты глаза-то не закатывай, Кирилл Иваныч, поздно под дурачка косить, врачи уж уехали давно.
– Адвоката…
– Есть у нас адвокат, – сказала Даша. – Не помню только, в какой камере, но если тебе так нужно, могу уточнить… Ты пузырек с кокаином успел выкинуть, но пальчики на стекле четко пропечатались…
– Не мои. Я его увидел на столе, взял и посмотрел для интереса, повертел, назад поставил…
– Но ты же, родной, был в кумаре, когда повязали…
– А что, пока я сидел, статью за употребление опять вернули в кодекс?
– Что-то ты, голубь, пока речь идет о порошочке, вполне уверенно держишься… Значит, дома у тебя ничего не запрятано, а? Бесполезно и обыск делать, ишь, приободрился, улыбочка проявляется… У кого покупаешь деликатес?
– Да про что вы?
– Ну, как хочешь, – сказала Даша. – Мне самой интересно побыстрее перейти от порошочка к известному инциденту… Ну, и зачем ты меня пинал, сволочь?
– Разочек…
– Два. Уж мне-то лучше знать.
– Да я себя не помнил…
– Ты историю криминалистики знаешь?
– Не сподобился, – буркнул он.
– А я, знаешь ли, изучаю в свободнее время, – сказала Даша. – У каждого свое хобби. Так вот, только в Австро-Венгерской империи смягчающим обстоятельством служило патологическое опьянение – и то исключительно для мелкого хулиганства, того, что у нас идет под первым пунктом двести шестой. А у нас опьянение, тем более наркотическое, что характерно, не облегчает, а усугубляет.