Бешеные псы
Шрифт:
Мы уже решили, что сигнализации в здании нет, и понадеялись, что квартира окажется пустой, но, едва выйдя из лифта, увидели широко распахнутую дверь намеченной квартиры и старика в черном костюме, как две капли воды похожего на только что побрившегося Альберта Эйнштейна.
— Вы как раз вовремя, — поманил он нас рукой.
Эрик тут же ринулся выполнять пожелания старика.
Старик нырнул за ним.
Рассел кинулся спасать наших. Правая рука Зейна напряглась под рукавом.
Старик бросился к Эрику и прижал того к груди, Эрик ответил ему тем же.
— Уж как я рад, что ты приехал! — Старик отодвинулся от Эрика и знаком показал, чтобы мы приблизились. — Я отец Леона, Жюль Фридман. Спасибо всем, что пришли.
— Разве мы могли пропустить такое! — сказал я, вглядываясь в глубину квартиры нашего дорогого психиатра.
Переднюю обрамляли книжные полки. В столовой было полно народу.
— Извините, но не могли бы вы представиться? — попросил отец психиатра.
— Хейли, Рассел, Зейн, Виктор. И я — Эрик, — выпалил Эрик.
«Врать уже поздно», — подумал я.
Жюль Фридман сказал:
— А, так, значит, вы познакомились с моим сыном?..
— По работе, — ответил Рассел, незаметно занимая позиции между безотказным Эриком и вопросами, которые еще мог задать отец. Хейли, завладев вниманием Эрика, провела его в квартиру.
— Ах, вот оно что, — сказал Жюль.
— Да, — откликнулся Рассел.
— Двое ваших людей пришли в мою школу, чтобы сказать мне про Леона, которого никогда не видели. — Жюль обратил ко мне свои затуманенные, налитые кровью глаза. — Разве можно представить себе такое: двое незнакомцев приходят заявить тебе, что твой ребенок мертв? Это ужасно.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Как потерявший равновесие малыш, он припал к моей груди. Потом собрался и выпрямился.
— После того как они ушли, я не думал, что кто-нибудь еще с его… его работы появится снова.
— Он играл в нашей жизни особую роль, — сказал Зейн.
— Да, он вообще был особенный, — кивнул скорбящий отец. — Проходите.
Он провел Рассела в помещение, которое в схеме ноутбука его сына значилось как «нижнее», и я понял, что доктор Ф. не «жил» здесь, а просто чувствовал себя в безопасности. Откуда он появлялся и куда, как, несомненно, уверял сам себя, всегда сможет вернуться.
Мы с Зейном стояли в передней. Он беспокойно ходил, распахнув пальто.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросил я.
— Да, — ответил Зейн. — Или, вернее, нет. Теперь все какое-то… другое. Я чувствую… легкость.
— Главное, что нам нужно, — сохранять спокойствие. Держаться прикрытия,
Зейн улыбнулся:
— Странно, но температура уже не беспокоит меня так, как раньше.
— Может, лучше кончать все это поскорее? Имело ли смысл вообще здесь появляться? Думаешь, это безопасно?
— Понятия не имею. — Зейн прошел дальше в комнаты.
Где Рассел вопил:
— Ну и жратвы наготовили!
Я тоже вошел, закрыл дверь.
И увидел своих товарищей в переполненной столовой. Одну стену почти полностью занимали абстрактные гравюры из музейной лавки. Напротив произведений искусства кто-то положил поверх скатерти белую полосу материи, на которой женщина с серебристыми волосами в военно-морской форме от Армани устанавливала цилиндрическую стеклянную вазу красных роз. По всему столу были расставлены тарелки с сэндвичами, холодной брокколи и морковными палочками. Дымился говяжий филей и запеченная индейка.
Скорбящий отец нашего убитого психиатра одарил меня признательной улыбкой.
Я положил руку ему на плечо:
— Мистер Фридман…
— Пожалуйста — Жюль.
— Жюль, что… что наши люди сказали вам о смерти Леона?
— Темное шоссе. Он, как всегда, переработал. Слишком устал. Он ехал назад, чтобы повидать кого-то из пациентов той армии, которая базируется на границе. Обледеневший участок. Машина потеряла контроль. Не было даже никакого столкновения. Быстро — они сказали, пообещали, что все должно было произойти очень быстро, что он умер… до того… до того… как машина взорвалась.
Эта навязчивая ложь заставила его отвести взгляд.
— Что еще могли они сказать? — прошептал он.
— Ничего, — солгал я. — Кроме того, что он был хорошим, добрым человеком.
Рассел буквально обрушился на нас с пластиковым стаканом красного вина в одной руке и ножкой индейки — в другой.
— Вкуснятина!
— Спасибо, — ответил Жюль. — Вон там, в углу, деликатесы, их принесли люди, которые знали Леона еще мальчиком. А сэндвичи — дело рук кулинарного класса, в котором я веду свой предмет…
Жюль указал на сидевшего в комнате обжору в блестящем черном костюме, успевшего с ног до головы обсыпаться сахарной пудрой и съежившегося от стыда за свой безобидный порок.
Серебряная блондинка в темном костюме от Армани остановилась рядом с Зейном. Вытащив из сумочки белый конверт, она опустила его в корзиночку, стоявшую тут же, на буфете.
Рассел нацелился еще на одну ножку индейки.
— Что такое?
— Я завесил все зеркала, — ответил Жюль.
— С ума сойти! — И, покинув нас, Рассел бросился к столу с напитками.