Бешеные уланы
Шрифт:
Он и сам был не в восторге. Ему нравился этот город, нравились эти люди. Ему очень нравилась Рези, хотя он понимал, что они не созданы для брака. До сей поры отъезд не входил в его список неотложных дел.
Они долго молчали, обдумывая возможное будущее. Под окном снова прогромыхал оркестр, и Рези отвела взгляд.
— Можно подумать, — пробормотала она, — что Сироду больше нечем заняться.
— Где он вообще?
— Заставил мэра устроить щедрое застолье для офицеров и, как я понимаю, ведет себя как последняя сволочь.
— Показывает себя во всей красе.
— Вроде того. — Рези помолчала. — Но ему и правда есть чем заняться.
— Например?
— Ты не читал утреннюю газету?
Стайк закатил глаза.
— Обычно я просматриваю утреннюю газету только после того, как сломаю руки кезанскому офицеру. Нет, не читал.
— Вы же вроде друзья с губернатором Редстоуна?
— С Линдет?
— Ага, с ней.
Стайк несколько мгновений переваривал вопрос, не совсем уверенный, хочет ли он услышать, что Рези скажет дальше.
— Это немного сложнее чем дружба, но полагаю, что да.
— Она разогнала кезанский гарнизон.
— Да ладно. — Стайк не смог скрыть изумления. Яйца у Линдет больше, чем у любого мужика, но даже для нее это слишком. — Это в ее власти?
— Она собрала собственное народное ополчение из колонистов и разогнала гарнизон, пригрозив штыками.
Стайк выглянул из окна на дом мэра, дивясь, почему Сирод до сих пор не на полпути к Лэндфоллу. Колониальный губернатор, совершивший открытую измену, вызовет переполох по всей стране. И о таком захолустье, как Фернхоллоу, губернатору Лэндфолла уж точно стоит беспокоиться в последнюю очередь.
— Новый день, все та же хрень, — сказала Рези.
— Наверное, — неуверенно отозвался Стайк.
Линдет сделала ход, и теперь он занервничал всерьез. Может статься, через пару недель вся эта история с Простом и Сиродом даже не будет иметь значения. Он поднял голову, разглядывая улицу, в груди вдруг поселилась тяжесть: люди снаружи — и фатрастанцы, и кезанцы — впустую растрачивают время. Ему отчаянно захотелось дойти до дома мэра и встряхнуть Сирода.
Рези взяла его лицо в ладони и настойчиво отвернула от окна. Потом поерзала бедрами, прижавшись плотнее.
— Ну-ка, — сказала она. — Хватит волноваться об этом дерьме. Если тебя собираются отослать, давай хотя бы насладимся оставшимся временем.
От этих слов сердце Стайка сжалось. Он улыбнулся Рези, а она, наклонившись ближе, зашептала прямо в ухо:
— Кушетка в моем кабинете весьма крепкая.
Стайк встал и, не отпуская Рези, пошел к открытой двери камеры. Девушка засмеялась и обхватила его ногами за талию. Он задержался на миг, чтобы взяться поудобнее, и зацепился взглядом за что-то за окном. Шеренги горожан глотали пыль, и в глубине толпы молодая девушка лет пятнадцати-шестнадцати, наклонившись, выковыривала что-то из земли. Замах — и из руки вылетел камень.
Камень угодил телохранителю губернатора прямо в висок. Голова безвольно мотнулась, и он медленно, тяжело сполз с седла и рухнул на землю.
И разверзлась бездна.
Беспокойная полудрема сморила Стайка на тюремном топчане, но даже во сне он вскидывался от любого шороха из темноты. Он взмок от вечерней жары и ярости, пальцы дергались от желания схватиться за нож, саблю, пику или просто за чье-то горло.
Около трех часов утра по тюремной лестнице наконец загрохотали сапоги. Стайк заставил себя проснуться и повернул голову к решетке. Свет фонаря заплясал на стенах, а затем осветил камеру целиком.
Видок у Рези был тот еще. Пыль на коже смешалась с потом, черные волосы торчали в разные стороны. На одежде засохла грязь. Вдоль всего предплечья, от большого пальца до самого локтя, тянулся болезненный на вид порез. Она поставила фонарь на полку рядом с камерой, толкнула решетку и, дотащившись до топчана, устало плюхнулась рядом со Стайком.
Стайк открыл было рот, но понял, что ему нечего сказать. Он обнял ее за плечи, все еще чувствуя, как пальцы дрожат от ярости, которую он так и не решился выпустить наружу.
«Не вздумай даже носа высунуть из этой камеры!» — последнее, что сказала ему Рези, прежде чем броситься в разгорающийся бунт. Беспорядки начались около часа дня с того самого камня, брошенного девушкой. Судя по тишине снаружи — и присутствию Рези — все наконец успокоилось. Вытянув шею, Стайк выглянул в одно из окон, но увидел только тьму.
— Прости меня, — наконец произнес он.
— Тот камень бросил ты? — огрызнулась она в ответ.
— Нет.
— Значит, не за что извиняться.
— Вся ситуация…
— Закрой рот, Бенджамин, или я запру тебя в этой камере и уморю голодом.
Рези запустила пальцы в волосы. Стайку хотелось притянуть ее к себе, как-то успокоить, но ее движения были такими резкими и неприветливыми, что он побоялся, как бы она не выполнила свое обещание, если он зайдет дальше утешительных жестов. Он затолкал поглубже свои собственные переживания: чувство вины за обострение конфликта, досаду от невозможности выйти и образумить людей и особенно холодную ярость на Сирода за то, что тот сделал только хуже.
Через некоторое время Рези положила голову на плечо Стайка.
— Каковы потери? — прошептал он.
— Семнадцать погибших. Четверо — кезанские солдаты. Двое уланов. Остальные горожане. Тридцать девять раненых. В основном горожане.
— Кто из уланов? — спросил Стайк.
— Хэп и Ганни.
Стайк нахмурился. Хэп был недалеким, ничем не выдающимся, однако старательным малым. Ганни — смешливой, всегда с шуткой наготове, лучше всех в роте стреляла из карабина на полном скаку. Обоих будет очень не хватать. Он подавил вздох и подождал, пока Рези продолжит.