Бесконечное лето: Город в заливе

Руджа Александр

Билл Хойт оглянулся безумными глазами — но дело было, видимо, в порядке, Рей, оправившись от шока, уже раздавал указания, вдали кто-то тревожно перекрикивался, слышался топот ног, завыла сирена — непонятно зачем, никто поблизости все равно уже не спал. Рейхардт стоял, нахмурившись, и даже не обратил внимание на подошедшего товарища.

— Ну, что сказать… — сказал он, обращаясь в пустоту. — Ну, не планировал я такого, не рассчитывал. Попробуй спланируй, когда средь бела… ну, пускай даже не дня… на глазах у пятерых здоровых мужиков

исчезают люди, практически рассеиваются в воздухе — это как называется?

— Да один хрен, как это называется, — сказал ему на это Билл Хойт. — Одну девку я вроде как подстрелил, прежде чем они исчезли, можно сказать, капнул сукиным детям скипидара на хвост. Какие наши действия теперь?

— Действия… — пробормотал Рейхардт. Взгляд его сделался осмысленным. — Известно какие — погоня. Численное преимущество в судах и людях никуда не делось, да и недостачи с боеприпасами я не предвижу. Плюс у наших катеров баки залиты под пробку, а у них — пусты или около того. Собирай людей, прогревай моторы, никуда они от нас не денутся!

И уже отворачиваясь, уронил больше для себя, но у Билла Хойта, который в свое время отбыл два тура в Ираке и Афганистане, и немало повидал там, от этих слов по коже мазнуло чем-то морозным:

— И общаться мы теперь будем совсем иначе…

***

Примечание к части

В главе использованы стихи Леона Фелипе.

Глава 20, где становится ясно, что с наркоманами шутки плохи

Был у меня когда-то друг и однокурсник — армянин по имени Арташ. Как и положено людям его крови, веселый, горячий и очень, очень любвеобильный. В университете половина девчонок на потоке была с ним в тот или иной момент крайне близка, а другая, хотя и ничего такого не собиралась, но все равно поглядывала порой с живейшим интересом. Ребята ему, конечно, все жутко завидовали (включая меня), но парень он был добродушный, и ни с кем умудрялся не ссориться навсегда.

На четвертом курсе Арташ влюбился в Женьку Кляйман, девушку красивую и улыбчивую, но с мощным и холодным разумом. То есть на походы в рестораны, кино и подаренное на день рождения золото она реагировала с искренней радостью, но о свадьбе речь не заводила никогда и даже не намекала на такую возможность. Арташ, весь такой радостный и влюбленный, был уверен, правда, что наконец-то нашел любовь всей своей жизни, и с нетерпением ждал конца выпускного курса, чтобы устроиться на приличную работу и оформить отношения окончательно.

Финал оказался предсказуем — он бросил аспирантуру ради высокооплачиваемой, хоть и выжимавшей все соки должности на другом конце города, чтобы ни в чем не отказывать своей любимой Евгении. А любимая Евгения бросила неперспективного Арташа ради многообещающего любовника в городе-герое Москва.

Это я все к чему веду —

очень трудно, когда твой мир рушится в пыль и щебень, когда за секунду умирает и распадается то, что ты считал вечным, стоящим навсегда — но нужно продолжать работать, отвечать на вопросы и улыбаться, будто ничего не случилось. Потому что как бы тяжело, как бы больно тебе ни было, планета продолжает все так же равнодушно вращаться. Ни ей, ни подавляющему большинству ее обитателей нет до твоего безысходного горя и отчаяния никакого дела. Время идет, часы тикают, и никто не может позволить себе остановиться, чтобы выразить свое сочувствие. Жизнь несется своим чередом.

Помню, как мне на работу позвонил тогда Арташ и странным, мертвым голосом попросил встретиться. Попить кофе и поболтать, прямо сейчас. Я отпросился у начальника — срочных заказов на перевод все равно не было, граждане успешно использовали для этих целей своих детей-школьников — и выскочил в ближайший Coffee Life. Помню этот его взгляд — неподвижный, остановившийся, помню сорванный голос — Женька уже была в поезде, уже подъезжала к границе и готовилась заполнять миграционную карту, а он все звонил ей, все пытался что-то объяснить, переубедить в чем-то.

— Не могу работать, — пожаловался он мне тем же самым голосом. — Руки дрожат, не могу ни одного чертежа делать. И говорить тоже плохо получается. Заколдовала, ведьма — как же так получилось, как вышло, ничего не пойму, да.

— Жизнь продолжается, Адабашьян, — высказал я тогда самую отвратительную банальность, которую смог придумать. — Все, что остается тебе — забыть ее и выбросить из головы ко всем чертям.

— Ха, — сообщил он без эмоций. — Как будто это можно сделать — забыть. Ты же ее помнишь? Даже ты ее помнишь и не забудешь, хотя и недолюбливал всегда, да и ты ей тоже, в общем, не нравился. А я? Что про меня говорить? И как вообще жить дальше, кто может сказать?

В тот вечер Арташ, конечно, напился. И еще в несколько следующих — тоже. Проверенный способ, хорошо помогает.

***

Девчонки встретили мои слова молчанием.

— Это… не очень хорошая идея, мне кажется, — сообщила наконец Славя. Очень деликатная она все-таки, я бы выразился похлеще.

— Бред сумасшедшего, — а вот и Алиска читает мои мысли. — И довольно мерзко само по себе, между прочим.

Лена тяжело вздохнула и опустила голову еще ниже. Это следовало понимать, как согласие с предыдущими ораторами, по всей видимости.

Я и сам был, мягко говоря, не в восторге. Тело Мику мы временно перегрузили в трюм, на измазанную палубу вылили четыре ведра забортной воды, но сильно легче от этого не стало. «Черная лагуна» медленно разворачивалась в маленькой бухте, раздвигая носом черные вязкие волны и набирая постепенно скорость. С момента нашего нежданного прибытия на борт в полном… почти… составе прошло не более пяти-семи минут.