Бесконечное лето: Не чужие
Шрифт:
Я оторвал правую руку от руля, чтобы показать им — всем, небу, солнцу и прочим изумленным наблюдателям — известный жест из трех пальцев. Знайте пацанов с Калантыровки, болваны, кушайте с булочкой, уродцы медлительные!
И в этот самый момент переднее колесо на полном ходу попало в яму.
Будь обе руки на руле, ничего страшного бы не случилось — ну, вильнул бы в сторону, так дорога все равно была пуста, как пустыня Сахара. Но я рулил всего одной рукой, пальцы которой лежали на
Снова-таки, если бы я отпустил руку с тормоза, то просто пролетел бы метров пять вперед и шлепнулся на дорогу. Заработал бы вывих или растяжение, выбитый зуб плюс десяток болезненных ссадин, почти наверняка. Но я не успел — и двенадцать килограммов стали полетели вслед за мной.
Позднее я много раз вспоминал эти мгновения недолгого панического полета — убегающее за спину солнце, плывущие серые волны асфальта, смазанная зелень виноградников на периферии… Краткая смешная вечность. И последние секунды, когда я еще не был Саньком Хромым.
Потом был удар.
Нога хрустнула — это я услышал совершенно четко. Громко — так хрустит, к примеру, толстая живая ветка под рукой охотника. Попробуй тут не хрустни, когда с ускорением врезаешься в асфальт, а потом на тебя падают шестьдесят килограмм живого веса.
А потом на меня рухнул велосипед.
Дыхание из груди вышибло мгновенно, втянуть воздух никак не получалось. Лязгнул где-то о дорогу согнутый «восьмеркой» обод, жалобно зазвенел, покатившись, звонок. Что-то хлюпало и хрипело совсем рядом. А, это же мое горло — оно отчаянно пыталось вдохнуть. В глазах мельтешили сверкающие круги черно-желтой осиной расцветки. Земля подо мной сотрясалась — большегрузное что-то едет, что ли? Не понять. Так ведь и раздавить меня недолго. Маленькую, жалкую фигуру, размазанную по горячей дороге вместе со своим разбитым вдребезги велосипедом.
— Ай! — это прозвучало прямо надо мной. — Куда гнал-то так, а? Как оглашенный, не?
— По-мо… — прошептал я. Рот набухал кровью, наверно, ко всему прочему, я еще и язык прокусил. Чувствительность пока не вернулась — болевой шок — но долго это продолжаться не могло. — По-мо-ги-те…
— Обязательно! — пообещали сверху. Сильные руки подхватили меня и приподняли. Сняли с плеч что-то небольшое, тянущее, деформированное. И положили… нет, отбросили обратно на землю.
Что? Я с трудом сфокусировал взгляд.
Надо мной стоял цыган — один из той самой четверки. В руках у него был похищенный рюкзак.
— Стоило так бежать, чавэ?.. — непонятно сказал он и раскрыл взвизгнувшую молнию, бросил беглый взгляд внутрь. — От судьбы не убежишь, да? Не убежишь. Но чтобы ты никогда этого не забывал… пожалуй, я оставлю тебе напоминание.
— По-мо-ги-те…
— Аншель!
Револьвер!
— Не надо… пожалуйста.
— Вежливый стал? — цыган усмехнулся. Белые зубы блеснули на солнце. — Ладно, сделаю врачам меньше работы.
— Сегер, Жан! — донеслось откуда-то. Нога наливалась болью, словно погружалась в очень горячую воду.
Выстрел. Тишина. Темнота.
— Джя дэвлеса, чавэ, — донеслось до меня напоследок. — Прощай, парень.
«Скорая» приехала минут через пятнадцать — вызвали какие-то доброхоты. От падения у меня оказался разрыв связок голеностопа третьей степени, трещина в ребре и сильный ушиб поясницы. А вот цыгане не были бы цыганами, если бы не оставили прощального подарка — пистолетная пуля перебила лодыжку. Поперечный перелом малоберцовой кости, как сказали тете Оле в больнице.
Три месяца реабилитации тянулись, кажется, столетиями. Университет мой, конечно, плакал, а нога срасталась медленно и, как потом оказалось, неправильно, медленно лишая меня подвижности. Но это заметили слишком поздно. А осенью началось вторжение «инопланетного разума», травматологов и хирургов стало резко не хватать, внимание ко мне как-то резко иссякло. Я не протестовал; было все равно.
Лешка в больницу ко мне не наведался ни разу.
***
Я люблю июнь. Долгие светлые дни, короткие теплые ночи — редко-редко пройдет грибной дождь, принося с собой влажную свежесть, смыв пыль с зелени и обострив запахи. Плюс тряпки, по необъяснимой причине, атаковали весь месяц очень вяло и малыми силами. Может, и у них кончался запал?
— Задание выполнено, потерь среди операторов нет, разрушений комплекса нет, разрушения инфраструктуры минимальны, — сказал я. Шлем был насквозь мокрым от пота. Ничего, бывало и хуже, намного. — Докладывал командир группы ЗП-Блок-1, лейтенант…
— Ага, минимальны, — сварливым голосом Наливаныча отозвался шлемофон. — А кто последний бомбер уронил рядом с «Преобразователем»? Это институт силовой электроники, секретное режимное предприятие! А теперь…
— А теперь у секретарши Лидочки на подоконнике кактус завял и любимый шнауцер обкакался? — предположила Мику. Говорить ей было уже совсем трудно, но она старалась изо всех сил.
— Мы же рядом уронили, а не на здание, — поддержал я. — Подгоните туда два пожарных расчета, они все за пять минуты сделают. А нет — так оно и само погаснет. Там один хрен пустырь вокруг. Секретность же! Враг не дремлет.