Бесконечность
Шрифт:
Она сжимает губы, высвобождается. Момент упущен.
— Мы только что пришли, Адам. Мы остаемся.
И мы остаемся.
Мы пришли к Дэниэлу и теперь сидим на бревнах вокруг костра. Тушеная оленина очень пресная, но мы так давно не ели ничего сытного, что и это угощение кажется райским.
Марти и Люк жадно набросились на мясо, и подливка течет по их подбородкам. Они вытирают ее и со смехом облизывают пальцы. Никто их не отчитывает. Приятно видеть, как они набивают животы, как их лица светятся радостью и теплом. Они классные мальчишки. Огонь, который убил мою бабулю, у них отнял родителей. Поначалу они
Мия сидит у Сары на коленях, ее распахнутые глазки смотрят на людские лица, освещенные огнем: Дэниэл, его подруга Кэрри, их соседи. Она, кажется, пытается запомнить их.
Я ем медленно, смакуя каждый кусочек, пытаясь сосредоточиться на еде, а не на беседе. Хлопки по плечу и суматоха закончились, на подходе вопросы. Народ разговаривает о том, что нынче занимает умы всех людей: еда, вода, топливо, холод, голод, болезни. Особенно болезни. Эта тема беспокоит меня, бессмысленно делать вид, что это не так. Мы боремся за то, чтобы добыть пропитание, чтобы согреться, — и с этими задачами мы справляемся. Но что мы будем делать, если кто-то из нас заболеет?
У мальчиков хорошие числа — 21112088 и 392092, но числа могут меняться. Мия продемонстрировала мне это в ту ночь, ночь пожара, ночь землетрясения. Теперь у нее число бабули. У меня крыша едет, когда я вижу его в ее глазах. Ее ждет смерть курильщицы, смерть от удушья. Бабуле она была бы в самый раз, но теперь, когда такая участь уготована Мии, это кажется чудовищным.
Я больше не понимаю правил. Меня не успокаивают даже хорошие числа.
— Здесь не так уж и плохо, — говорит кто-то. — Здорово, что с нами Дэн, он ведь врач.
Смотрю на Дэниэла. Грязная борода, длинные волосы, завязанные в хвост, желтые ногти. Что-то на врача он мало похож.
— Был когда-то, — пожимает он плечами. — Я работал в больнице в Лондоне, пока не наступил Хаос и мародеры не разгромили ее. — Он качает головой. — Вы, наверно, думали, что люди с почтением относятся к больницам, да? На самом деле они превратились в места, где можно на халяву разжиться наркотиками, медикаментами, металлом на переплавку. Я уехал из столицы после битвы за больницу Св. Фомы в марте 2028 года. Были убиты четыре сотни человек, большинство моих друзей бежали. Полиция, армия, правительство — все оставили нас. Где они были? Где, черт побери? — На миг он умолкает, сцепив на коленях руки с туго, как провода, натянутыми жилами. Затем глубоко вздыхает. — Так что привело вас сюда? — спрашивает он, опять переводя разговор на меня.
Первый вопрос. Все замерли, ожидая моего ответа.
— Мы просто перебираемся с места на место и стараемся особо не светиться, — говорю я, не поднимая глаз.
— Хотите добраться куда-то конкретно?
— Нет. Просто чем дальше от Лондона, от больших городов, тем лучше. Там слишком много людей, слишком много опасностей.
— Вы, кстати, знаете, что вас ищут? Здесь были люди, расспрашивали.
Я прекращаю жевать и поднимаю голову.
— Люди? Что за люди?
Дэниэл качает головой:
— Они не представились. Трое мотоциклистов. Из тех, кому лучше на глаза не показываться.
Он кладет руку мне на плечо. Хочет успокоить, но я только больше напрягаюсь. В голове так и жужжит: чтобы ездить на мотоциклах, нужен бензин. Если сегодня кто и может раздобыть его, то это либо ребятки из так называемого правительства, либо бандитские группировки, которые подмяли под себя города.
Когда началось землетрясение, я сидел в тюрьме по обвинению в убийстве, которого не совершал. Правительство имело на меня зуб и всеми силами старалось заткнуть мне рот. Я надеялся, что в Хаосе мое криминальное досье как-нибудь да затеряется. Но похоже, я надеялся зря. От этой мысли кровь стынет в жилах.
Если меня разыскивают добрые дяди из правительства, я ни разу не хочу угодить к ним в лапы. Мне нечего сказать им и их шпионам, и я не допущу, чтобы они опять упрятали меня за решетку. Я не могу этого допустить. С бандюганами, с этими вооруженными подонками, которым теперь принадлежат города, я тоже не хочу иметь ничего общего. Вот и еще одна причина прятаться в лесах.
— Когда? — У меня пересохло в горле. Не могу больше выдавить из себя ни слова.
— Сегодня утром. А еще беспилотник прилетал, — усмехается он. — Нарезал над нами круги.
— Я слышала мотоциклы сегодня днем, когда искала Мию, — негромко говорит мне Сара.
Вскакиваю на ноги:
— Черт! Надо сваливать.
Сара хмурится:
— Но не сейчас же, Адам. Темно.
— Ты разве не слышала, что он сказал?
Она качает головой:
— Сейчас темно. И потом, мы все устали.
— Значит, пойдем утром, — говорю. — Как только рассветет.
Я медленно сажусь, но на еду больше смотреть не могу. Тушеное мясо камнем лежит в желудке. Я не в силах спокойно сидеть. Ноги так и рвутся вскочить и побежать.
Народ снова начинает разговаривать о своем.
— Мы не можем всю жизнь кочевать, — тихо зудит Сара. — Мы уже два года таскаемся с места на место, Адам, и скоро я не смогу преодолевать большие расстояния.
Я смотрю на ее живот. Какой у нее срок, мы точно не знаем, но, скорее всего, месяцев семь-восемь.
— А о моих братьях ты подумал? — спрашивает она. — О Мии? Им ведь нужно где-то жить. Им нужен дом. Всем нам нужен дом.
Дом. Когда-то у меня был дом. Кажется, с тех пор прошла вечность. Впрочем, после маминой смерти тот дом перестал быть домом. Потом был другой дом, где я жил с бабулей, правда, я, дурак, не понимал этого, пока не потерял его. И ее тоже.
— Сара, дом — это не место, дом — это люди. А значит, у нас есть все необходимое.
— Людей должно быть больше, — говорит она. — Если ты не заметил, мне скоро рожать. Мию я родила сама, на заплеванном полу в ванной комнате наркоманского притона, и я хочу, чтобы на этот раз все было по-другому. Дэниэл — врач. Мы должны остаться здесь. И потом, мотоциклисты все равно передвигаются быстрее нас. Если они захотят найти нас, то найдут.
Ничего она не понимает. Даже после всех этих лет не понимает, какой это кошмар, когда на твоих запястьях защелкивают наручники, а потом швыряют в камеру и оставляют там, бессильного и беспомощного.