Бесконечный [вечный] импульс перемен
Шрифт:
– Уже складываю вещи, – Рома улыбнулся.
Мама подошла к нему и заключила в долгие объятия, словно не видела несколько лет.
– Не шути так, Дим, – сказала она мужу.
Дмитрий имел внешность обычного мужчины, чей возраст вот-вот приблизится к переломной цифре «40». Редкий ёжик чёрных и седых волос, морщинистое гладковыбритое лицо, широкие, свойственные тому поколению, плечи. По правде говоря, он выглядел безобидно. Просто. Обманчиво. На это всегда попадались его недоброжелатели, которые не воспринимали его всерьёз. А всё потому, что за непримечательной внешностью скрывался хитрый,
– Почему, Робин, ты смотришь на меня как на мишень? – мама вопросительно подняла бровь. Стрельба из лука была увлечением отца, которому он посвятил несколько последних лет, за что мама и дала ему несколько прозвищ.
– Да так. Все вы чуть-чуть с придурью.
От Светланы, матери Ромы, приятно пахло духами. Её тёмные волосы были аккуратно уложены, и из-под них поблёскивали робкие камушки серёжек. Лёгкий макияж освежал лицо, подчеркивая его правильные черты. Она была одной из тех, кто в детстве всегда играла с мальчишками и никогда не дружила девочками. Словно интуитивно, заранее, неведомо откуда знала, какими опасными могут быть девушки-подруги. В ней сочеталось безупречное знание стиля и милая женская безалаберность. Но было и нечто, что Рома буквально ненавидел.
Страх. Липкий, всепоглощающий страх. Демон, который поселился в его матери.
У Ромы был старший брат, погибший из-за несчастного случая. О нём не принято было говорить. Его имя не принято было упоминать. Но Виталик был с ними все эти годы, и Рома только сейчас это понял. Призрак погибшего брата не отпускал его мать уже двадцать лет. Он был с ними, когда её взгляд внезапно замирал, а улыбка сползала вниз, словно капли дождя на стекле. Он был с ними, когда она неожиданно подходила к Роме и крепко обнимала его. Он был с ними, когда она кричала на Рому за то, что не позвонил и не предупредил, что задержится.
Рома посмотрел на лицо матери. Его брат был и здесь. Опущенные уголки губ, словно к ним были привязаны невидимые гирьки. Морщины в уголках глаз.
Жизнь родителей Ромы складывалась непредсказуемо. Сначала у них ничего не было, потом они смогли кое-чего добиться, и сразу всё с треском потеряли. По кусочкам, по крупицам они собрали свою жизнь вновь. Их нельзя было назвать идеальной парой, просто они любили достоинства друг друга чуть сильнее, чем ненавидели недостатки. Жизнь смогла научить их главному – ценить то, что у них есть сейчас. Именно поэтому в их глазах был этот живой огонёк, они понимали, что завтра ничего может уже не быть. И ценили. Ценили насколько это возможно – короткое и неуловимое настоящее.
– Всё нормально, мам?
– Всё хорошо. Как прошёл твой день, сынок?
– Тоже норм, – про Машу и Никиту он сказал ещё вчера и поднимать эту тему вновь ему не хотелось.
– Умираю с голоду, – устало сказал отец и прошёл в спальню.
– Я поставлю памятник тому, кто придумает корм для мужиков. Купил пакет двадцать килограмм, насыпал, и все сыты, – проворчала мама. – Сейчас буду готовить.
– Так и быть помогу! – послышался голос папы.
– А что это за книга у тебя на столе, Ром? – спросила мама, проходя мимо его комнаты.
– Это Светы, – спокойно ответил он, зная, что на этом расспросы закончатся.
– А-а-а, – протянула она и, не найдя нужных слов, ушла.
Мимо Ромы прошёл отец, двигаясь в сторону ванны, чтобы помыть руки. Сразу бросалось в глаза, что он был чем-то озабочен.
– Пап, на работе что-то случилось?
– С чего ты взял? Всё хорошо, – дежурно ответил он, глядя на сына через зеркало.
– Но я вижу, что что-то не так, – Рома сказал это тихо, так чтобы мама не услышала.
– Как ты можешь «видеть» то, чего нет? – раздражённо буркнул он и почесал кончик носа. Папа был большим скептиком.
Рома фыркнул.
– Так, успокойся. Я просто устал.
Рома махнул рукой и последовал за родителями на кухню. Мама уже надела фартук и шумно выгребала продукты из холодильника.
– А что у нас сегодня на ужин? – поинтересовался Рома.
– Что-нибудь на воке приготовлю. Ты хочешь что-нибудь особенное или нет? Дим, ты переоделся? Почисти картошку.
– Сама спросила, сама ответила, – пробубнил себе под нос папа.
– Слушай, а порежь мясо. Или лучше дочисти картошку?
– Женщина! Оставь меня в покое.
– Подай мне накири.
– Что это такое? Этот? Может этот? Это же нож! Нельзя просто сказать: «подай нож»? А эта сковородка тебе нужна?
– Это вок, а не сковородка, – раздражённо поправила мама, она не понимала, как можно путать такие «простые» названия.
Рома, глядя на эту суету, спешно удалился в свою комнату и вернулся к чтению дневника. Тёплая семейная атмосфера согревала его изнутри. И хоть родители не верили в интуицию, эмпатию, паранормальные способности и всё объясняли чувствительностью, случаем и логикой, Рома знал, что семья его не предаст, поэтому прощал неверие в большей части из-за того, что чувствовал их любовь. В последнее время всё стало очень хрупким. Его мир, казавшийся прочным и надёжным, пошатнулся. Теперь он импульс, и завтра может всё кардинально измениться. Смерть. Страх. Чувство вины. Злость. Спасибо семье, что хотя бы дома остался анклав спокойствия – осколок прежней жизни.
«Импульс, – строго обратился к нему хранитель Вечности, вновь игнорируя его имя, – нам нужно проверить одну вещь».
– Этот ваш «ключ вечности»? – догадался Рома, хотя всё ещё не понимал, что это такое.
«Да. Я хочу проверить это. Маловероятно, что это именно он. Но лучше убедиться в этом лично».
– И как использовать этот «ключ» или «печать»?
«Контур печати – это путь, по которому должна двигаться энергия, чтобы приобрести нужное свойство. Запомни его и мысленно «нарисуй» его эленной. Ты можешь это сделать на поверхности вечного барьера», – ответил Вечность.
Рома создал перед собой маленький барьер и попытался «нарисовать» так называемый «ключ вечности». Но эленна категорически отказывалась повторять сложные витиеватые рисунки.
«Больше воли, нужно заставить её».
Несколько тщетных попыток и, наконец, Роме удалось это сделать. Энергия разбежалась по контуру, хотя и противилась этому.
«Эленна никогда не хочет покорно находиться в границах определенного символа. Потому запечатывающие техники очень сложны, мало кому они по силам».