Бескрайняя плоть
Шрифт:
— Вот-вот, — подхватил первый. — Ну…Ты готов?…
— Соси, — обречённо сказал второй и расстегнул ширинку. — Только постарайся куда-то бороду убрать, а я уж попробую представить, что ты — тёлка.
— Всё сделаю! — ликуя, рявкнул первый и бросился на четвереньках к своему другу, видимо, боясь, как бы тот не передумал в последний момент.
— Какая гадость! — сказал Зудов и вышел обратно сквозь стену из этого домика. Но его, кажется, никто не услышал и вообще не заметил его присутствия; зато З. З., удаляясь, успел явственно различить хлюпающие, сосущие звуки, муторно нарушающие общую безвоздушную благодатную тишину. Зудов зашёл в следующий, соседний дом. Там лежали на кровати две женщины, сплетённые в каком-то немыслимом объятии.
— Олюсенька… — страстно прошептала одна из них, — сделай мне ртом, я так, так хочу…
— Счас, Светик, ну а уж потом ты мне…
— О чём базар!
— Давай, а то я кончу, прежде чем ты начнёшь…
— Я сама кончу!..
— Клитор, клитор-то давай…
— Знаю, сама такая…
— Никто лучше не знает нас, женщин, кроме нас, женщин. Мужчины — тьфу!
— Козлы…
— Давай…
«Чмок-чмок-чмок,» — раздалось на всю округу.
"Да что они тут все, с ума посходили, что ли!.. — ошарашенно подумал Зудов. — Вот тебе и Нижнелунск…Или это всё — тоже мой бред?… Надо искать третий пол, этот придурок в жёлтом опять-таки прав и в этом!..»
Он вышел и из этого дома и задумчиво побрёл наугад, неизвестно куда, пытаясь вернуть себе возвышенно-великое расположение духа, существовавшее в нём, когда он парил вверху, на манер ангела, или отлетающей после смерти души, и старался выбросить из своей памяти только что увиденное и услышанное, либо преобразить это воспоминание так, чтобы в нём возник некий, отсутствующий в реальности, свет и смысл.
Пройдя так какое-то время, он подпрыгнул и опять полетел вперёд, со страшной скоростью уносясь из этого противного места. Прямо почти сразу за Нижнелунском располагался огроменный, вырытый стоящими по его краям экскаваторами, карьер, откуда, наверное, добывали лунный камень для посёлочных построек. За карьером возвышался опрятный двухэтажный коттедж, над входом в который красовалась аккуратная надпись: "Лунстрой".
— Вот сюда-то мне и нужно было…в прошлой жизни, — почему-то обрадовался З. З., снизился и прямо-таки влетел в этот коттедж, вновь проигнорировав лунно-каменные стены и металлическое нутро.
В кабинете, за прямоугольным столом, покрытым красной клеёнкой, сидел серьёзного вида человек и насупленно смотрел на двух других, стоящих перед ним навытяжку, чуть ли не по стойке "смирно".
— Илья Абрамович…Илья Абрамович… — лепетал один из стоящих, — извините нас, мы хотели, как лучше…
— Капусту вы себе хотели — вот что! — строго сказал Илья Абрамович. — Вы мне швындорку запиндрючили, а теперь меня с Земли достают: бабок, бабуль, башлей…А кто виноват?… Кто виноват, я вас спрашиваю?… Получается, я, начальник Лунстроя, Илья Свет. А вы мне пыполку сейчас зюзюкаете…Надысь коровушка залетала, так она и то пиписку прижала, а вы…Мондроёбы вы, вот кто!.. Но я вас научу стебаться!.. Это ж надо было — перепутать хокку с танка!.. А теперь разгребай тут за вас переплюси…Вот ты, Тахир, и ты, Зуфар, что вы тут передо мной харюшки-то выпучиваете?… Роман — это одно дело, героин — другое, а бабки, бабули, кто будет выхезывать?… Джойс?… Или Пырьев?… И Земля, "жужуинвест"…
"Так это ж про меня!" — возликовал Зудов, услышав, наконец, знакомое слово. До этого он не понимал ничего.
— Господа, — сказал он, обращаясь ко всем ним, и приседая на краешек стола, так, чтобы не касаться ногами почвы и не стать женщиной, — я — как раз представитель «жужуинвеста», и прилетел к вам за деньгами, или за капустой, как вы это тут, по-лунному, называете…
— Ты слышал?… — испуганно озираясь, воскликнул Тахир и взял за руку Зуфара.
— Я слышал некий тихий вопль, какой-то призрачный шёпот, — проговорил Илья Свет. — Но, кроме нас, здесь нет никого. Вот уже до чего докатилось, до глюков тут с вами дозалупался!.. Всё, пошёл домой…Чтоб к утру была капуста, либо бабули! Уяснили?… А не то — швандарахнитесь к долбанному внучатому племяннику!..
— Будет исполнено! — хором гаркнули Тахир и Зуфар, а потом Зуфар тихо добавил: — Нет, ну ты слышал?…
— Всё, пацаны, я умчался, — резко молвил Свет, встал из-за стола и пошёл к выходу. Он напялил скафандр и резво пошёл вон, на лунную поверхность.
"Они меня не видят и не слышат! — отчаянно подумал Зудов. — Но мне-то что?… Их ведь тоже нет. Точнее, они — это я. Может, убить их? Или превратить в…швандарахнутости?… Посмотрим, однако, куда он пошёл…"
Он полетел за Светом, который, не спеша дошел до большого дома, открыл дверь, напоминающую более некий люк какой-нибудь подводной лодки, потом закрыл её, нажал на какой-то чёрный рубильник, и помещение, являющееся, очевидно, своеобразной шлюзовой камерой, стало наполняться воздухом. Дождавшись нужного наполнения, Свет ловко снял скафандр, открыл следующую дверь-люк, и вошёл в комнату со множеством кресел и стульев.
— Жена, Люба! Дочка, Вероника! Я пришёл!
Из тёмного угла комнаты к нему радостно приблизилось два женских существа: одно — зрелых лет, а другое — совсем юная девушка.
— Илюшечка!..
— Папа!..
"Как она прекрасна!.. " — восхищаясь, подумал З. З., почти коленопреклонённо всматриваясь в рыжие, густые волосы Вероники.
И Захар Захарович Зудов понял, что он безнадёжно, с первого же взгляда, влюблён. И она, она, самая прекрасная девушка в любых мирах и реальностях, была сейчас прямо рядом с ним, и её зелёные глаза сияли, глядя сквозь З. З., совершенно не замечая его присутствия и существования.
— Как же ты прекрасна! — вслух сказал З. З., словно пытаясь пробиться к ней сквозь миры и Вселенные, но никто не ответил ему, и ничто не изменилось. И только любовь была тут, сейчас, повиснув между абсолютным несоответствием их континуумов и действительностей, будто Святой Дух, незримый, но присутствующий в каждой точке любого возможного бытия.
22. ВО ГЛАВЕ КРАСИВЫХ ВОЛОС
Вероника Ильинична Свет — прекрасная юная девушка с рыжими, длинно-густыми волосами и зелёными глазами, напоминающая невинную речную русалку, влюбленную в царственного принца и в светлую жизнь божественного бессмертия — спала в своей спальне, обняв подушку, словно своего единственного возлюбленного; и зов её радужных снов пронзал её душу, будто обоюдоострый меч любви, или грёзы о счастье и о бескрайности Духа.
Захар Захарович Зудов — сияющий и красивый, будто воплощенная девическая мечта о неизбежности сладостной любви и раскрываемой, как маковый бутон под утренним солнцем, безбрежной страсти — восхищённо смотрел на её нежное, сонное тело, доверчиво раскинутое на постели, и лишённое ночной рубашки, как и вообще любого одеяния; и умилённо плакал, чувствуя радость явленного ему женского совершенства и боль собственной невозможности хоть как-то возникнуть в её великой душе, либо хотя бы просто дотронуться до её тёплой, прекрасной плоти, — ибо не существовал здесь, сейчас, а был вовне всей этой простой, лунной действительности, окружающей сон его возлюбленной, словно подлинный фон единственной реальности, к которой он сейчас не принадлежал, или находился в ней, словно светлый призрак, либо ангел-хранитель, являющийся человеку лишь во снах, молитвенных откровениях и в случайных прорывах алчущей раскрытия изначальных тайн мироздания души, — прорывах в неведомые, иные миры, где вершится Высший Суд, и отворяются наружу, изнутри, двери рая.