Бескрылые птицы
Шрифт:
Пятница… Церемонный званый вечер. Присутствие лишних людей. Надоевшие разговоры о политическом положении и культурной деятельности. Робкие взгляды исподтишка… немой разговор глазами… несколько улыбок… Наконец — короткий, тревожный миг вдвоем. Каждое мгновение мог войти муж или кто-нибудь из гостей. Вайтниек, боясь, что им могут помешать, забыл все: приличия, разницу в их положении, красноречие и изящные манеры. Схватив пальцы Милии, он сжимал их в своих руках, шепча сдавленным голосом:
— Когда я вас могу увидеть… наедине?
У нее не оставалось времени, чтобы разыгрывать оскорбленную невинность, сомневаться, обдумывать и смущаться. Сознавая себя соучастницей, она, взглянув на полуоткрытую дверь, промолвила:
— Приходите в понедельник утром, часов в десять.
Весь вечер после этого Вайтниек был весел и остроумен, очаровав своими манерами маленькое общество. Даже меланхоличный Пурвмикель увлекся и, забывая подчас всякое почтение к высокому начальству, позволял себе легкомысленные выходки, о которых потом жалел.
В понедельник они были только вдвоем. Три часа провели они в полном блаженстве. Целуя этого моложавого человека, задыхаясь в его объятиях, Милия шептала ему на ухо страстные слова и хитро задавала вопросы, облекая их в самую нежную форму. Он был готов решительно на все, лишь бы она принадлежала ему. И это не составляло труда для женщины, которую избаловала покорность мужа и других мужчин, обожающих ее. Потеряв всякое чувство меры, она не признавала больше ни моральных обязательств, ни приличий. Она считала, что может позволить себе все, и мужчина должен покорно выполнить любой ее каприз. Если она кого-нибудь и запутывала в свои сети, тот должен быть благодарен, что она не причиняет ему больших страданий. Вступив в связь с Вайтниеком, Милия ничуть не чувствовала себя виноватой перед мужем — ведь она заботилась о его будущем!
Они продолжали встречаться, Вайтниек присылал ей цветы.
Незадолго до рождества определился новый состав правительства, в котором Вайтниек получил министерский портфель. Через неделю Пурвмикеля назначили на ответственный пост. Жалованье его значительно повысилось, да и занимаемое положение требовало этого, — они переменили квартиру и наняли прислугу, потому что Милии нелегко было справляться с обязанностями хозяйки дома…
Это была богатая удачами зима. Деятельность Пурвмикеля на новом посту оказалась успешной. Милия делала все, чтобы на эту деятельность обратили внимание надлежащие лица, и результаты не заставили себя ждать: Пурвмикеля все больше выдвигали на передний план, так что вскоре он оказался в числе деятелей, на которых обращала внимание печать. Учитывая образование Пурвмикеля и его влечение к искусству, его выбирали в разные комиссии, которых было достаточно при каждом ведомстве. А когда в суровую февральскую стужу начальник отдела департамента Мазкалнынь захворал гриппом, Пурвмикеля назначили исполняющим его обязанности, хотя он имел о них самое туманное представление. Начальник отдела умер, и следующим циркуляром министр утвердил на его место кандидата философии Яна Пурвмикеля.
Примерно в это же время и, возможно, в тесной связи с этими удачами последовали другие, которые радовали не столько Милию, сколько ее мужа: газеты стали охотно печатать стихи Пурвмикеля, его имя все чаще упоминалось в печати, и даже когда он однажды вследствие сильного насморка два дня не выходил из дому, это событие тоже было отмечено в газетах.
Казалось, Милия достигла желаемого. Увеличились доходы, а с ними — и расходы. Новая квартира помещалась в аристократическом районе. Шесть комнат, просторный балкон, выходящий на тихую улицу. Понадобилась новая мебель, хотя старая находилась в употреблении только год. Магазин принял ее обратно за полцены. Вместо нее появились ореховые и красного дерева гарнитуры, спальня под слоновую кость, гобелены, оригинальные картины, а не копии или репродукции, рояль, цветы…
Пурвмикели поддерживали самую оживленную связь со всеми видными семействами, ходили в гости, принимали гостей у себя. Это, разумеется, стоило денег, но зато они все больше укрепляли свое положение, и их уважали.
У Милии было много тайных и явных поклонников. Кроме Вайтниека в ее будуар имели доступ некоторые другие видные или просто влиятельные люди. Эти посещения она скрывала от мужа. Новая прислуга, эстонка Минна, была слишком простодушна, чтобы разбираться в жизни господ…
Время шло…
Когда Пурвмикеля назначили на должность, имевшую отношение к искусству, он принял это как заслуженное признание своей поэтической деятельности. Чиновник он был старательный, своим новым обязанностям отдавался всей душой. Как все люди искусства, он был немного наивен в практических делах и поэтому превратно понял чиновничьи обязанности. По его мнению, ответственному чиновнику следовало не только нести ответственность, но и что-то делать; он не знал, что служебный педантизм — довольно забавная вещь, и если иногда в обществе и раздавались по его адресу кое-какие сочувственные голоса — это было или простым лицемерием, или самовосхвалением педантов. Пурвмикель аккуратно являлся в положенные часы на службу и сразу приступал к работе, отговариваясь занятостью, когда сослуживцы обращались к нему с частными разговорами. Скоро над ним стал посмеиваться весь департамент, но он не замечал этого. Убедившись, что прямые служебные обязанности не могут удовлетворить его честолюбие, Пурвмикель всячески старался расширить круг этих обязанностей, принимая на себя такие функции, которые входили в компетенцию других департаментов или даже ведомств. Интересующие Пурвмикеля дела оказались рассеянными и разбросанными по разным местам, что совершенно исключало их обозримость. Когда Пурвмикель попытался на свой риск сделать что-либо с целью концентрации этих дел, его грубо одергивали. «Не суйте свой нос куда не следует…» — казалось, говорили холодные, насмешливые взгляды бюрократов.
И он сдался. Но это было нелегко: сидеть за рабочим столом становилось с каждым днем скучнее. Ему просто-напросто нечего было делать. Тем более смущали его следовавшие одна за другой удачи: он не мог понять, за какие заслуги его назначили членом комиссии, почему именно его, а не другого утвердили на пост заболевшего, а потом умершего начальника. Самолюбивый, жадный до славы и успехов, он тем не менее признавал заслуженными только те достижения, которые он завоевывал собственными усилиями. «Всякое приобретение, не соответствующее вложенным в него усилиям, нечестно!» — любил повторять Пурвмикель. Правда, он никогда не задавался вопросом, какие собственные усилия вложил он, например, в капитал, полученный в наследство от отца. Так и теперь он ежедневно продолжал пользоваться незаслуженными, а следовательно, беззаконными преимуществами.
Иногда его мучили мысли о судьбах народа и о своем отношении к этим судьбам. Он отлично понимал, что не все в мире делается так, как нужно, — где-то кому-то причинялись несправедливости, за которые он несет свою долю ответственности. Встречая на улице нуждающихся, безработных, нищих-калек и оборванных ребятишек, он сознавал, что они терпят незаслуженно и что они достойны, быть может, лучшей, более справедливой судьбы. Почему именно они должны взваливать на свои плечи бремя нужды и страданий и почему именно для него, Пурвмикеля, так щедро раскрылись источники всякого благополучия?
Сравнивая свое положение с их положением, он терялся перед загадкой: законна ли такая громадная разница в судьбе людей? Чем он заслужил такие преимущества?
Представив себе, что ему вдруг пришлось бы обменяться ролями с одним из таких чернорабочих — таскать мешки, пилить дрова, разбивать камни, мостить улицы или служить кочегаром на пароходе, — он невольно вздрогнул, почувствовав, что их труд отнюдь не легче бесплодного сидения в канцелярии. Значит, нет ни малейшего сомнения в том, что его авторитет в обществе, занимаемое им положение — незаслуженны, фальшивы, незаконны. И все же так было лучше, лучше для него — и поэтому он заглушал обличающие мысли. Такой несправедливый распорядок был выгоден для него и для всех, кто сумел выдвинуться. Если на свете когда-нибудь действительно установится полное равенство, может оказаться, что благосостояние Пурвмикеля превысит общий уровень. Поэтому надо молчать, оставаться глухим и слепым к требованиям народа и участвовать в комедии, разыгрываемой перед народом классом эксплуататоров и узурпаторов. Пурвмикель видел, что окружавшие его сослуживцы и знакомые отлично сознавали всю ложность своего положения, но оно было выгодно, и они продолжали пользоваться им, делая вид, что не понимают того, что всем было ясно. И без особенной внутренней борьбы он присоединился к этой толпе комедиантов.