Бескрылые птицы
Шрифт:
«Бедняжка, сколько ему придется вытерпеть! Но ничего, это послужит ему сюжетом для цикла элегий». И Милия начала действовать. Она стала вести себя, как шалунья-девочка, которая только что влюбилась. Лихорадочно, в дьявольской спешке старалась она ускорить события. Она не могла медлить.
— Минна, когда ты в последний раз стирала пыль с буфета?
— Как — когда? Разве вы, барыня, не видели? Утром. — Прислуга обиженно смотрела на барыню.
— Видела я или не видела, не твое дело. Смотри…
И Милия проводила пальцем по дверце буфета. Прислуга, презрительно пожав плечами, отворачивалась.
— Ну, я не могу стоять здесь каждую минуту с тряпкой. У меня есть и другая работа…
— Минна, почему в компоте так много ванили?
— Много? Вы же сами сказали…
— Ничего я не говорила. Ты начинаешь бредить средь бела дня. И бульон не процедила, попадаются мелкие косточки. Ты, верно, хочешь, чтобы мы заболели аппендицитом?
— Оставь, Милия, — с улыбкой вмешивался Пурвмикель.
— Как это оставь? — Милия горячилась еще больше. — Если ей не сказать, это будет повторяться ежедневно. За что же мы ей деньги платим?
— Минна, твоя беспечность становится невыносимой! Я сижу в ванне и уже четверть часа кричу, чтобы ты принесла мне зеркало и гребенку.
— Барыня, я поливала большой олеандр.
— Когда я в ванне, ты должна быть возле меня. Олеандр не засохнет, если его польют на полчаса позже.
— Разве вам когда-нибудь угодишь!
Вечером взволнованная Милия вошла к Пурвмикелю в кабинет, нервно прошлась, затем села.
— Ян, это становится невыносимым!
— Ну, что там опять?
— Она меня не слушает! Она меня злит на каждом шагу! Она делает все, что ей взбредет на ум! С каждым днем она все больше наглеет. Сама съедает все мясо, которое оставляем для Лео, и бедняжке приходится глодать одни кости. Я не понимаю, для чего мы держим прислугу и платим ей жалованье, если от нее нет никакого толку?
— Так уволь ее.
— Мне тоже кажется, что больше ничего не остается.
Пурвмикель углубился в чтение, а Милия тихо вышла из кабинета. Вскоре послышались голоса из кухни. Затем все стихло.
На следующий день Минна ушла от Пурвмикелей.
По объявлению в газете к Милии явилась целая вереница молодых девушек. Несмотря на то что она изъявила желание нанять симпатичную прислугу, некоторые кандидатки никак не могли быть отнесены к этой категории. Милии пришлось многим отказать. Только на второй день пришла девушка — тихая, застенчивая, с миловидным лицом, ясными большими глазами, стройная, хорошо сложенная. Она показалась подходящей, и Милия наняла ее, хотя девушка призналась, что незнакома с обязанностями прислуги. Но дело было не в этом. Ей ничего не надо было уметь…
Наутро Лаума явилась на новую службу. Она принесла с собой только небольшой узелок с бельем и платьем. Милия встретила ее приветливо и ласково и сразу же познакомила с ее обязанностями. Прежде всего она подружила ее с собакой, чтобы та не кусала девушку, а затем посвятила в режим дня. Они обошли все комнаты, осматривая их. Милия радовалась, видя удивление и нескрываемый восторг этого бедного создания при виде роскошной обстановки, мебели, занавесей, ковров, картин. Она загорелась желанием ослепить эту простую девушку своей роскошью и богатством: раскрывала шкафы с висевшими в них меховыми пальто, шелковыми и бархатными платьями, смокингами и визитками; показала ей великолепный кабинет Пурвмикеля, где на полках красовались нечитанные книги в золоченых переплетах; повела в столовую, где буфет ломился от фарфоровой и хрустальной посуды и серебра. И хотя Лаума понимала, что вся эта роскошь — не главное в жизни и что не эти дорогие безделушки определяют ценность человека, она, сама того не замечая, поддалась впечатлениям и не могла удержаться, чтобы не узнать цену некоторых вещей. Милия называла преувеличенную сумму, уверенная в том, что девушка никогда не сможет ее проверить.
Раздался звонок, Лаума нерешительно взглянула на хозяйку.
— Пойти открыть? — спросила она.
Милия, поправив перед зеркалом прическу, махнула Лауме рукой, чтобы она шла в кухню.
— Я сама выйду. Ты ведь еще не знаешь, можно ли впустить.
С самого начала она стала обращаться с ней на «ты», а Лауме не показалось это странным.
Звонок повторился. Милия вышла в переднюю. Лаума услышала из кухни радостные приветствия, затем шепот. На щебетание Милии отвечал недовольно рокочущий, приглушенный бас.
Немного спустя гость ушел, и Милия продолжала прерванный обход квартиры. Несколько раз Лаума ловила на себе пытливый взгляд хозяйки: будто она что-то хотела сказать, но сдерживалась. Скоро они все осмотрели.
— Теперь ты можешь приниматься за дело. Если что-нибудь не поймешь, спроси меня. Когда ты мне понадобишься, я позвоню.
Новые обязанности не показались Лауме трудными. Она быстро усвоила все необходимое, и Милии не пришлось затруднять себя повторными объяснениями. Ослепление чужим богатством скоро прошло, и Лаума спокойно смотрела на окружающую роскошь. Хозяйка была с ней приветлива и вежлива, и положение прислуги уже не казалось девушке унизительным. Все было не так плохо, как она представляла.
Хозяин не играл почти никакой роли в домашней жизни, и Лауме редко приходилось встречаться с ним. После дневных трудов, не очень утомительных, но требующих постоянного внимания, Лаума вечерами могла читать в своей комнате. Иногда барыня спрашивала, не хочет ли она пойти в кино или цирк. Но Лаума никуда не ходила. Она наслаждалась сознанием своей самостоятельности. Ей еще никогда не было так хорошо. Будь ее хозяйка грубее, капризнее, требовательнее, Лаума и это перенесла бы с легким сердцем: на работе она могла вынести любые трудности, лишь бы завоевать себе право на жизнь, — ее жизнь все же оставалась в полном ее распоряжении… Ничья чужая, навязчивая, враждебная воля не имела права вмешаться в ее жизнь. Она не позволит этого никому, никому на свете! При одном воспоминании о прежних обидах в ней поднимались вспышки глухого гнева. Она не могла вычеркнуть из памяти прошлого!
Лаума не была любопытной, но и она скоро поняла, что в семье Пурвмикелей происходит что-то странное. Днем, пока Пурвмикель был в министерстве, Милию посещали молодые и средних лет мужчины. Все они держали себя очень свободно, со многими Милия была на «ты», все они приходили с какими-то требованиями, но неизменно уходили разочарованными и неудовлетворенными. Милия всячески старалась их успокоить, но дело было не в словах.
Лаума никогда не слышала, чтобы Милия говорила о своих гостях мужу, да и он не интересовался ее рассказами, — казалось, он тоже был чем-то озабочен. В этом доме все проявляли странное, непонятное недовольство. Иногда, подавая вечерний чай, Лаума слышала, как Милия жаловалась на боли, которые уже давно ее мучают, в другой раз она рассказывала о визите к врачу, который рекомендовал ей принимать какие-то лекарства. Пурвмикель кусал губы, а когда к нему обращались, растерянно улыбался.