Бескрылые птицы
Шрифт:
Конструкция домов показалась мне замечательно разумной, ибо они возводились из камня и имели систему терракотовых стоков, наполнявших водой большие чаны, что неизменно пристраивались сбоку всякого жилища. Летом это значительно облегчало трудности с водой и избавляло женщин от частых и тяжких хождений к колодцам, в каменной кладке которых за столетия подъема и опускания ведер протерлись глубокие канавки. С другого боку каждого дома имелся небольшой, но пристойный земляной клозет с закругленной крышей, надлежащей дверью и удобным сиденьем, а также оконцем вверху для выхода неприятных миазмов.
Во
У нижней окраины города стояла скромная, но симпатичная церковь святого Мины, которого весьма почитали в здешних краях. На задах тоже имелся склеп, обнесенный кованой решеткой, а пол в храме оформили дешево и сердито, аккуратно выложив черно-белой галькой подобие большой звезды в завитках виноградной лозы. Что меня особенно поразило — в церкви преспокойно жил филин, который целыми днями сидел на стропилах и лишь иногда открывал глаза, чтобы презрительно взглянуть на того, кто дерзнул потревожить его в отдохновении. По понятным причинам, на полу под насестом расстилали тряпку.
Поскольку город располагался на склоне холма, что с другой стороны обрывался утесом над морем, там вечно дул ветер и, отражаясь от скалы, грохотал, словно гром. Это нескончаемое громыханье было так размеренно, что вскоре его уже не замечаешь. Каменистыми, крутыми и уступчатыми тропинками я взобрался на вершину холма, где обнаружил разрушенную византийскую сторожевую башню и белую часовенку. Здесь была расщелина, сквозь которую восхитительно прохладный ветер обдувал город, предохраняя его от хворей дурного воздуха в летний зной, когда Господь в своем безграничном своенравии предписал заниматься тяжелейшим трудом. В глубоком известковом карьере, продырявленном укромными норками, вечерами играли дети.
Пройдя по гребню холма, я увидел множество древних гробниц. В них жил бессловесный человек, этакий отшельник неизвестного происхождения, хотя некоторые считали его дервишем. Никто не мог вынести его чудовищной улыбки. Увидев ее, я испытал такое потрясение, что в ужасе отпрыгнул и упал, шмякнувшись головой о камень и ободрав руку. Рассказывали, что некогда ему растянули рот и заставили прикусить докрасна раскаленный прут, что нанесло несказанный урон его зубам, деснам и языку. Эта безвредная заблудшая душа, которую все называли Псом, часто являлась объектом благодеяний и своим присутствием подпитывало в городе дух милосердия.
Увидел я и «обитель святого», как ее здесь называли, — гробницу с дырочкой
Каменистая пустошь изобиловала перечной мятой, чабрецом, чахлой мелиссой, гаультерией, фигами, ярко расцвеченными жуками и замечательными угольно-черными сверчками, раскрывавшими в прыжке красные крылышки. Как чудесно сидеть там в сумерки, когда за спиной опускается солнце, и смотреть на дымки от жаровен, на золотой листок минарета, рубиново сверкающий в закатных лучах.
Так о чем это я? Забыл, что собирался рассказать. Кажется, я несколько отвлекся. Ах да, про Леонида! Покорнейше прошу извинить. Поймите, я восторгался городом и его прелестями уже потому, что это одно из весьма немногих виденных мною мест, которое утешительно расслабляет, как общественный писсуар. Горько видеть ныне этот покинутый, разрушенный и ограбленный рай, который населяют лишь призраки, ящерицы и отпечатки древней памяти.
Да, я полюбил этот город настолько, что на свои деньги выстроил ему насосную станцию, но жилище Леонида отнюдь не показалось мне привлекательным. В доме, который выглядел бы исключительно приятным, живи там кто другой, царил ужасающий, крайний беспорядок: все заросло пылью, повсюду разбросанные бумаги и хлипкие башни книг. Одному богу известно, как Леонид существовал, — я не нашел в доме никакой еды и ничего, что удостоилось бы звания постели. Я сильно пожалел, что не поселился в гостинице со слугами и охранниками, но тотчас уйти было бы неприлично, поскольку Леонид находился в жутком состоянии: темные круги под глазами, всклокоченные волосы, белое от потрясения лицо и трясущиеся руки. Он еле ходил и был не в себе от страха и ярости, хотя расстроившие его события произошли два дня назад.
Когда я вошел в дом, Леонид бросился мне на шею и расцеловал в обе щеки — весьма несвойственное ему поведение, поскольку обычно он был сдержан, как немец, но еще нехарактернее оказались его рыдания, вздрагивающие плечи и шумные всхлипы. Я несколько растерялся.
Леонид рассказал о пережитых унижениях. Самое мелкое — едва он покупал певчую птичку, чтобы держать в клетке за окном, как ее тотчас подменяли воробьем, а самое крупное — похищение и надругательство на глазах у внушительного числа горожан.
История запутанная, но, похоже, все произошло потому, что порядочная часть жителей, хоть и меньшинство, являлась последователями Алии — верили в двенадцать имамов и в то, что Мухаммед передал Али особое знание. Не просите меня растолковать, я христианин, вернее, таковым считаюсь и ничего в том не смыслю. Я лишь знаю, что последователей Алии до черта, они отличаются от других мусульман, и, если угодно, сами скребите в затылке и гадайте, истинные они мусульмане или нет. Многих в той истории звали Али, если вам интересно.