Беспечный транзит

Раймонс Яна

– Вот, как раз об этом я вас и хотел,..- начал собеседник, поедая свой бутерброд.

Букин вздохнул. Как-то стыдно было перед незнакомым Богом, как будто стоишь голым на Красной площади во время парада Победы. На минуту замявшись, он ответил:

– Ну, страна выходит из кризиса, - он как бы обращался к аудитории.- мы прилагаем все усилия для поднятия экономики...Народ, ну, вы сами понимаете, не в столь легкое время живем, как можем, - лепетал он, как бы оправдываясь...и чувствовал, что этот самозваный Бог начинает его сильно раздражать.
– И, вообще-то, я уже опаздываю на форум "Таврида" на несколько часов, уже выкрикивал

раскрасневшийся от раздражения Букин.- Напрасно вы меня критикуете, я вот решил выделить 150 миллиардов рублей на реконструкцию БАМа и Транссиба.

– Да, уж вижу. Лучше бы вы эти деньги погорельцам из Ростова отдали, а то соизволили выделить всего по двадцать тысяч на душу, да еще потом по пятьдесят, дом на эти деньги не построишь, даже землянку. И это кризис, который, как вы говорите, почти преодолен? Те две войны, которые вы ведете ...

– Но ведь это вызвано необходимостью, НАТО близится к нашим границам, и вообще, страна переживает самый тяжелый период истории - столько казнокрадства, не успеваешь удивляться, как можно так чудовищно много украсть!

– Странно, - заметил Который с видом Б.Г., - странно, что при всей вашей якобы осведомленности, вдруг возникает гигантской концерн воров в законе по всей стране, напоминающий широкую сеть вертикального маркетинга...

"Он не иначе менеджер глобализации, шпион Америки. Достоевского начитался, чешет в архаичном стиле",- уверенно подумал Букин, уже по старой привычке наглея.

– Да, конечно, вы правы, ветхость моего синтаксиса бросается в глаза. Я ведь после девятнадцатого века эту страну не навещал.. И вы об этом кооперативе "Озеро" ни-ни? И вы мне хотите сказать, что вы не являетесь главой всей этой вертикали?
– усмехнувшись, произнес он.
– Это все равно, что хозяину дома не знать, что делают его сыновья. Вам же удается отслеживать каждый шаг оппозиционеров и всякие нежелательные для страны и для вас события, вплоть до терактов. Здесь все как-то вроде бы сходится, как у бухгалтера - знаете, сальдо, бульдо, маржа, - засмеялся Бог.

Длинное замечание поставило в тупик бывшего Непомнящего, который только что радовался и восклицал, что все вспомнил. Некая вялость, чувство неловкости и некоей колкости оставалось в душе Букина, но лишь на несколько секунд. Амбиции, гордость, задетое самолюбие, смешанные с тщеславием, дали о себе знать.

– Дорогой мой,- с лисьей улыбкой и уже несколько фамильярно отвечал собеседнику Букин, - не сразу Москва строилась, столетиями, а я ведь семнадцатый год на посту, как оловянный солдатик, стараюсь, бьюсь! На части рвут! Хочешь одно - боишься другого. А вы знаете, как с этим народом тяжело? Они ведь только из-под палки понимают! А какую я создал и укрепил армию для защиты рубежей...

– Я вот чет не пойму, - остановил его Б.Г., - вы хотите вырастить развитую личность или бычков на забой? Вы хотите сказать, что ваш народ - скот, не понимающий и не помнящий? Время царей прошло. Мало того, они были нужны в свое время как помазанники мои - императоры, цари, шейхи, шахи, падишахи. Ну, не мните же себя падишахом и узурпатором всея Руси, роль не ваша, да и кровь не благородная. Не выйдет. Вы уж хоть как-то считались бы с вашими завальными и неврозовыми. И с народом вообще. Дайте им право говорить, выступать, требовать от власти, иначе будет, как у того папы...

– У какого?
– спросил Букин.

– Да хоть у любого- какого. Вырос мальчик

до шестнадцати лет, а потом на папино "нельзя" посоветовал папе идти в эротическое путешествие, ну, сами понимаете - коротким словом.

Аппетит Букина явно пропадал. Уже не хотелось есть дичь, потому что дичи в свое время Букин наговорил очень много. Да и устрицы в лаймовом соке как-то с трудом глотались. В общем, вкуса не было никакого. Не манила ни осетрина, ни тропические фрукты, ни другие кремлевские деликатесы. Захотелось выйти в коридор и покурить, сделать что-то из ряда вон выходящее, чего он никогда не делал.

Букин вышел, оставил Б.Г смотрящим в окно. В коридоре он достал из кармана пиджака вдруг откуда-то взявшуюся пачку дорогих американских сигарет, и, никогда до того не курящий, затянулся сладким дымом. Но сладкий дым сигареты не помогал успокоить нервы. В сладости дыма была скрытая назойливая горечь. Одним словом, сигарета пахла бедностью - его внутренней бедностью и опустошенностью всех его надежд и планов.

Мысли судорожно бурлили в нем, одна преодолевала другую, руки тряслись. Он заметил, что он был не один. Из других купе входили и выходили члены разных партий, в том числе Единой России. Они обменивались взглядами, рукопожатиями, разговаривали, шутили, но одно выражение глаз не покидало их всех, как будто они спрашивали себя: куда мы едем, на какой станции, кто нас посадил в этот странный поезд, и, главное - зачем?

Сигарета была докурена. За окном мелькали серые осенние поля, бесконечные и безрадостные тучи уходили и сливались с горизонтом. Букину хотелось куда-то деться, он ходил, здоровался, улыбался через силу бесконечному штату чиновников, встречающихся ему на коридорном пути. Он переходил из вагона в вагон.

Бесконечные ряды ботоксных рож слащаво улыбались ему с тревогой в глазах - рож, среди которых ему повстречалось бородатое лицо медово улыбающегося горца Рамзая Задирова, как будто бы тот напрашивался: ну, я с тобой хоть в преисподнюю! Весь этот театр лиц с секретутками, ангажированными журналюгами, телохранителями, криминальными олигархами и просто ворами в законе - он, весь этот вертеп лиц, был нескончаемо длинным и долгим, как вся карьера Букина, как сама нескончаемая жизнь.

Тут же, как бы из ничего, возникли две квадратные физиономии Захардона и Плотагона в сопровождении бандитов ОРДЛО, все их тела резво танцевали летку-енку под заводную песню неумолкающего Гребенщикова "Иван да Данило":

"На заборе сидит заяц в алюминиевых клешах,

Он сам себе начальник и сам падишах...

В исполкоме мне скажут: "Это чушь и это бред!",

Но я видел исполкомы, которых здесь нет,

Он сам себе сельпо и сам центральный комитет...

Иван и Данило; вот идут Иван и Данило.

За ними белая кобыла...

Эй, лихие люди, отворяйте ворота!.."

Захотелось спрыгнуть из этого поезда, убежать в промозглую серую осеннюю даль с ее порыжелыми травами, с ее нескончаемо моросящим мелким дождем. Все! Чтобы не видеть этого гостя, его голубых глаз, его всепроникающей правды, от которой некуда деться и на которую нету ответа. Захотелось спрятаться в какой-нибудь темный-темный уголок. Насколько все его существо было таким же темным, запутавшимся в своей и чужой лжи, называемой необходимостью - врать во имя истории.