Беспокойный человек
Шрифт:
— И то дело! — подхватила Прасковья Филипповна. — Очень хорошо придумала. Вот и надо взяться!
— Это что ж, по травинке теперь собирать? — возмутилась Тоня. — Да когда ж это насбираешь? Это и отдохнуть будет совсем некогда!
— А никто тебя не неволит, — засмеялась тетка Аграфена. — Подольше отдохнешь, поменьше заработаешь!
И в тот же день пошли доярки с мешками по кустам да по овражкам, где места не покосные, сбирать подросшую снытку, да пушистую медуницу, да молодую, нежную крапиву, которая уже развесила
А в телятнике и в доме Рублевых даже и помину не было — про доклад деда Антона. Марфа Тихоновна будто и не была на собрании, будто и доклада этого никогда не слыхала.
Но отец Насти, и мать ее, и все телятницы были на собрании и слыхали доклад, однако и они молчали об этом. Настя понимала все: они не хотят огорчать и раздражать бабушку. Слышали, да не слыхали. Да вроде как и не было ничего.
Марфа Тихоновна даже как-то успокоилась и повеселела. Может, ждала чего-то более неприятного, каких-то более крупных событий и рещёний… Но что же? Ничего особенного и не случилось. Дед Антон хоть и наболтал с три короба, но на том и осталось. Так и забудется. Так и перестанут беспокойные головы смущать народ, а здравый рассудок всегда возьмет верх.
Но уже через неделю светлое настроение ее было снова нарушено и она была глубоко огорчена и опечалена.
Как-то в обед, вернувшись из телятника, она увидела на кухонном столе целый ворох желтых сморчков.
— Это кто же? — весело удивилась она.
— Да, небось, Настя, — ответила невестка, которая тоже только что пришла с работы.
— Принесла и бросила, — добродушно проворчала Марфа Тихоновна, — а сама умчалась куда-то… И куда умчалась от обеда? Эко вертлявая девка!
Она села перебирать грибы, обчищая их от прилипшей хвои и зеленых травинок.
Настя скоро появилась. Она вбежала запыхавшаяся и вся розовая, с туго скрученной в трубочку тетрадкой в руке.
— А! Бабушка, ты уже перебираешь! — живо и с улыбкой сказала она. — А знаешь, где мы их набрали? На вырубке. Знаешь вырубку за ригой? Туда бригада ходила пни корчевать — дед Антон выпросил под зеленый корм эту вырубку. Ну, и Анка Волнухина тоже ходила. А Анка Волнухина Дуне сказала, а Дуня — мне. А потом мы еще другим ребятам сказали…
— Да что сказали-то? — прервала бабушка — Чирикает, как воробей: «чип-чип», и не поймешь ничего!
— Ну, сказали, что на вырубке и там, в кустиках, сморчки есть! Вот мы и побежали! Вот и набрали!.. Ой, бабушка! — через минуту продолжала Настя. — А как на вырубке хорошо! Все кругом зелено-зелено! Когда цветы, то все пестро делается… а сейчас только зеленая травка. И роща кругом тоже стоит зеленая… Елки темные, будто из бархата, а березки светлые, блестят под солнышком… Бабушка, пойдем в рощу, ты посмотришь, а?
Темные нежные глаза Насти заглядывали бабушке в лицо. Марфа Тихоновна улыбнулась:
— Да, надо как-нибудь сходить с тобою. Вот как черемуха зацветет.
— А уж она скоро зацветет, бабушка! — подхватила Настя. — Уже кисточки набирает! Мы наломали — она дома в воде распустится…
— Наломали? — оглянулась бабушка. — А где же она?
— А в горнице, в кринке стоит. Только ты думаешь — я столько наломала? Я гораздо больше!
— А куда ж дела?
От этого простого, спокойного вопроса Настя вдруг смутилась и опустила глаза. Бабушка с удивленной улыбкой поглядела на нее:
— Ну, куда ж дела-то?
— Я Катерине отнесла… — не поднимая глаз, ответила Настя. — Она очень любит…
— А, это, значит, ты туда и бегала? А я гляжу, что такое: грибы здесь, а грибницы нету… И что это за дружба у тебя завелась с Катериной? По годкам вроде не подходите… И чего тебе туда бегать?
— А она мне помогала костромской доклад готовить!..
Настя тут же спохватилась и покраснела. Ну зачем она теперь бабушке про этот доклад сказала? Только расстроит ее! Но было уже поздно. Бабушка нахмурилась и поджала губы:
— Где ж будет этот доклад?
— На пионерском сборе.
— Дед Антон взрослых с толку сбивает, а ты будешь ребят? Ну что ж, забавляйтесь!
Настя тоже нахмурилась. Смущение ее исчезло.
— Нет, бабушка, не сбивать с толку, а правду буду им рассказывать, что сама видела. И как телята в домиках на улице стоят. И как их кормят. И как у Малининой телята никогда не болеют. Вот у нее ни один не погиб, а у тебя пять штук за зиму, и еще гибнуть будут. А ты все, бабушка, никого слушать не хочешь! А что, неправда?
Бабушка бросила очищенный гриб в миску.
— Да если бы там паратиф появился, то у них не погибли бы? Я, что ли, виновата, если паратиф напал на телят? Да кабы не я, не пять, а пятнадцать погибло бы!
— А надо, чтобы как у них — ни одного! Они паратиф в телятник не допускают!
Марфа Тихоновна гневно взглянула на Настю, а с Насти перевела взгляд на невестку, которая тихо возилась у шестка, замешивая корм поросенку.
— Мать! — резко сказала она. — Ты слышишь, как дочка со мной разговаривает? Уж теперь, оказывается, даже она больше меня знает!
Мать строго обратилась к Насте:
— Ты что это, опять спорить с бабушкой? Замолчи, и всё! — и со вздохом, взяв бадейку, вышла из избы.
Марфа Тихоновна, вдруг пригорюнившись, подперлась рукой.
— Никто меня не любит, никто не уважает! Придется мне к дочери Нюше идти, в Высокое. Она давно зовет. Буду с ребятишками нянчиться… А что мне? Пора и на покой Думала, я на ферме нужна, ан вот и не нужна оказалась. Все умнее меня, все ученее меня. Что ж мне там делать? Думала, в доме нужна — ан и в доме не нужна. Все сами большие стали, старики только мешают…